Мы можем сопереживать «отважной» Тихановской, на которую работает целая машина политантропологических дизайнеров в лице одного чудака или безымянных сотен политтехнологов («мордоделов») или ненавидеть ее. Но хотелось бы сделать другое – воспринимать Тихановскую в системе двойной семиотики: как Тихановскую, играющую Тихановскую и как Тихановскую, играющую Жанну д’Арк. Тихановская знает, что она не Жанна д’Арк, но изображает все равно Жанну д’Арк. И когда вспоминает, что она просто Тихановская, относится к себе самой с позиции Жанны д’Арк. Потому что просто Тихановская зрителю, наблюдателю неинтересна. Она не привлечет внимания миллиона человек. А раз она не будет стоить «миллиона вниманий», то и обращать на нее свое индивидуальное внимание отдельному человеку не стоит. Экономика внимания имеет свой эквивалент оценки стоимости – это массовое внимание к персонажу. И мы все находимся в поле таким образом сформированной энергетики внимания. Кто не привлекает миллионного внимания, тот дауншифтер. А стоит ли нам интересоваться отдельным дауншифтером? А не превратится ли тот, кто наблюдает за дауншифтерами, сам в дауншифтера? «Сознание приобретает качества того, на что оно направлено», – говорится в первом в мире психологическом трактате, изучением которого занимался А. М. Пятигорский[11]. Великие люди наблюдают только за великими людьми, Илоном Маском, Мадонной, Баффеттом, ну или за теми, про кого в социальных сетях говорят, что они скоро станут великими людьми.

Итак, важнейший вывод из организации иммерсивного театра состоит в следующем. Фигуры двойной семиотики уничтожают логику. Сантехник, воображающий себя Д’Артаньяном – уже не сантехник и не Д’Артаньян. И поэтому он говорит тексты странные, построенные на смешениях его сантехнических функций и воображаемых миров Д’Артаньяна. А персонаж Д’Артаньян вдруг начинает вспоминать про вантусы и прокладки. Зрителю даже начинает казаться, что нарушаются причинные связи событий. Но это не так, просто мало кто восстанавливает в иммерсивном театре эти закономерности и связи. Хотя если самопровозглашенный Д’Артаньян забудет закрыть заглушку на батарее и вашу комнату зальет горячая вода, про причинные связи придется вспомнить, по крайней мере, чтобы остановить поток воды. Потом про них можно будет забыть и позвать маляра Арамиса.

Но из этого следует важный вывод, что если Вы в команде Правительства ничего из себя не представляете, это ровным счетом ничего не значит. Вас могли просто так нарисовать для восприятия других людей – вы парень (или девка) умный/ая, энергичный/ая, клевый/ая, а вас изображают серым и никчемным.

Вопрос причинных связей становится особенно важным, если мы анализируем политические фигуры и управленцев высшего уровня, от которых зависят судьбы сотен тысяч и даже миллионов людей. Иногда возникает впечатление, что все они поражены какой-то странной болезнью, обрекающей их на неспособность действовать. Чтобы они не говорили, в каких бы бодрячков ни рядились, действия не происходит. Прямо хоть новую главу пиши про постдраматический театр современной российской политики. Театр, в котором есть только демонстрационное поведение, риторические упражнения и высказывания, но нет действия (драмы).

Главный персонаж иммерсивного постдраматического театра политики, конечно, Владимир Вольфович Жириновский. Невероятно талантливый, умный и искренний человек, который в совершенстве овладел принципом, переданным нам Лао Цзы «Искренность – вот начало и конец совершенствования». В. В. Жириновский говорит всегда искренне на грани откровенности, чуть заступая иногда за эту грань, разрушая, казалось, сложившуюся и общепринятую норму поведения, и этим обезоруживая собеседника, который неспособен так же, как он, перед публикой раздеться. Никто другой, казалось бы, не разоблачает существующую власть как он, свободно рассказывая про ее секреты, или своим театральным действием обнажая отношение к ней населения. Чего стоят его яркие выступления, например, перед первым избранием Путина в 2000 г.: «Вся мерзость из Петербурга, декабристы оттуда, революция оттуда, вот питерские во власть лезут». Или после ареста Фургала: «Вас все ненавидят. Вот мы с коммунистами не ратифицируем поправки в конституцию и у Вас все обвалится». (И мягкий ответ на это Володина: «Вы нас шантажируете».) Но осуществлять действие по изменению и трансформации власти он никогда не собирался и не собирается. Поскольку сам он глубоко вмонтирован в существующую власть, и является ее важнейшим элементом, позволяющим власти рефлектировать свои собственные ограничения и ошибки. Это, конечно, огромное искусство, сказать власти очень эмоционально и искренне, что про нее думает народ (но в рамках приличия, конечно, пусть и площадного), обозначить ее незаконные действия и при этом принадлежать самой этой власти. Характеристика этой фигуры могла бы звучать так «Искренность речи без перехода к действию». И действительно нужны огромные усилия, чтобы сплести такой образец поведения, который бы позволял искренней речью вторгаться в сложившиеся приемы и повадки правящего класса, но не был бы связан с осуществлением действия по изменению власти.