– Нет, они не будут голодать, – прервал ее Антоний. – Голод заставляет их вновь записываться в армию. Это спасение для них.

– Но не для женщин, вынашивающих мальчиков, которые вырастут в отличных солдат.

– Им платят, они посылают деньги домой. Голодают те, кто никому не нужен, – это греки-вольноотпущенники и старухи.

Устав от спора, Клеопатра откинулась и закрыла глаза. Эмоции, которые ведут к убийству, были ей хорошо знакомы. Ее отец задушил собственную старшую дочь, чтобы укрепить свой трон, и убил бы саму Клеопатру, если бы Каэм и Таха не спрятали ее в Мемфисе еще ребенком. Но идея заставить собственный народ страдать от голода и эпидемий была ей непонятна. Жестокость этих враждующих, обуреваемых страстями людей не имела границ. Неудивительно, что Цезарь погиб от их рук. Их личная слава и престиж семьи были важнее, чем целые народы, и в этом они больше походили на Митридата Великого, чем согласились бы признать. Они прошли бы по костям тысяч мертвецов, если бы это означало, что погибнет враг семьи. Они до сих пор проводят политику маленького города-государства, словно не понимая, что небольшой город-государство превратился в самую мощную военную и торговую машину в истории. Завоевания Александра Великого были огромны, но после его смерти все исчезло, как дым. Римляне завоевали немного здесь, немного там, но то, что завоевали, они посвятили идее, которую назвали Римом для вящей славы этой идеи. И все-таки они не поняли, что Италия значит больше, чем личная вражда. Цезарь все время говорил ей, что Италия и Рим – это одно целое. Но Марк Антоний с этим не согласен.

Как бы то ни было, она начала лучше понимать, что за человек Марк Антоний. Однако она слишком устала, пора заканчивать этот вечер. Будут еще обеды, и если ее повара свихнутся, придумывая новые блюда, то это их проблемы.

– Умоляю простить меня, Антоний. Мне пора спать. Оставайтесь, сколько хотите. Филон позаботится о вас.

И она ушла. Нахмурясь, Антоний спросил себя, уходить ему или остаться. И решил уйти. Завтра вечером он устроит банкет в ее честь. Странная малышка! Похожа на тех девиц, которые морят себя голодом как раз в том возрасте, когда надо хорошо питаться. Но они анемичные, слабые существа, а Клеопатра очень сильная. Интересно, вдруг подумал он весело, как Октавиан ладит с дочерью Фульвии от Клодия? Вот тощая девица! Мяса на ней не больше, чем на мошке.

На следующий день вновь принесли приглашение от Клеопатры отобедать у нее вечером. Антоний собирался отправиться на агору вершить суд, зная, что царица больше не появится там. Его друзья отказались от завтрака, переев чудесных кушаний у Клеопатры, а он, быстро проглотив немного хлеба с медом, пришел на агору раньше, чем тяжущиеся стороны ожидали его увидеть. Часть его существа все еще метала громы и молнии по поводу того, что их разговор за обедом пошел не в том направлении. Они так и не коснулись вопроса, помогала ли она Кассию. Надо подождать день-два, но то, что она не напугана, – плохой знак.

Когда он вернулся во дворец наместника, чтобы принять ванну и побриться – подготовиться к вечернему приему на «Филопаторе», в спальне его ожидала Глафира.

– Вчера вечером меня не приглашали? – спросила она тонким голосом.

– Не приглашали.

– И в этот вечер не пригласили?

– Нет.

– А если написать царице письмо и объяснить, что во мне течет царская кровь и я твоя гостья в Тарсе? Если я это сделаю, она, конечно, включит меня в число приглашенных.

– Ты можешь написать, Глафира, – сказал Антоний, вдруг повеселев, – но это будет бесполезно. Собери свои вещи. Я отсылаю тебя обратно в Команы завтра на рассвете.