– Ты собираешься как-то решать эту проблему? – Женя вырвал Катю из раздумий этой фразой.

– Какую проблему? – ответила бледная как полотно Катя. – Для тебя это проблема? – Девушка пришла в ярость от такого поведения любимого человека. – Это твой ребенок, а не проблема! Будущий живой человек!

– Живому человеку одеваться во что-то надо, кушать что-то надо, в школу ходить, в конце концов. И какие в нашей Агаповке перспективы для ребенка? – сказал Женя, присев на стул, который он выдвинул из-за стола. Парень положил ногу на ногу и оперся на колено локтем, пристально глядя на Катю.

– Ничего, не пропадем мы тут без тебя, – резко ответила Катя, сверля Женьку взглядом в ответ.

– Ишь какие мы гордые, – усмехнулся тот.

– Думаешь, если ты теперь в городе живешь, то другими людьми командовать можешь? – Катя уперла руки в бока и стала надвигаться на Женьку. Тот сразу как-то сник и инстинктивно вжался в стул. – Вставай и убирайся из моего дома! – Катя указала пальцем на дверь. Женька проследил за ее рукой и покорно встал. Он испугался внезапного Катиного порыва чувств, вся его наглость куда-то делась. – Заделал ребенка, а теперь на попятную? Ну и бог с тобой! На твоей душе грех лежать будет за то, что ты своего нерожденного ребенка убить хотел.

– И уйду! – огрызнулся Женька уже из дверей. – Не нужна ты мне, дура деревенская!

– Уходи немедленно, – сухо сказала Катя. Она не обижалась на обзывание – это говорил человек, который недостоин уважения. – Я больше не хочу тебя видеть здесь. Не смей даже приближаться к моему дому.

– Больно надо! Сдалась ты мне. И ребенок твой мне тоже не нужен. Делай с ним что хочешь. Нет мозгов, так оставляй. Но лучше бы ты все же от него избавилась. – Женька немного замялся в дверях, не зная, как поступить: на самом деле гордо уйти, посрамленным «деревенской дурой», или же сказать еще какую-нибудь гадость в ответ.

Катя сделала пару шагов вперед, намереваясь вытолкать из дома бывшего возлюбленного. Наконец Женька решился пошевелиться и хлопнул дверью. Катя же так и осталась стоять на месте. Она слышала, как он чертыхался на улице, как сел в свою машину, захлопнул дверь и завел мотор. Несколько минут был слышен звук удаляющегося автомобиля. И только когда все стихло и пыль над дорогой, которую было видно в окно, улеглась, Катя заплакала. Она тихо рыдала, не издавая никаких звуков. Слезы ручьем катились по ее щекам. Она держалась за свой живот и еле слышно приговаривала: «Не бойся, маленький, не бойся. Мама тебя в обиду не даст».

Всю ночь Катя не могла уснуть, обдумывая, как ей поступить с будущим ребенком. Стать матерью-одиночкой в деревне – крест не из легких. Эти мысли не давали девушке покоя до самого утра. Как только за окном забрезжил рассвет, Катя встала с постели и пошла на улицу.

Жительницы деревни, которые встали пораньше и сейчас вели своих коров на выпас к местному пастуху, могли увидеть не самую приятную картину. Босая Катя, волосы у которой выбивались из-под платка и падали ей на лицо, закрывая обзор, неуверенным шагом двигалась на другой конец деревни. Она то и дело терла свои красные, опухшие от целой ночи бесконечных слез глаза. Все встречающие ее женщины шарахались в сторону, словно от призрака, и крестились, причитая: «Чур меня! Чур!»

Девушка направлялась к старой полуразрушенной церквушке, стоявшей на противоположной Катиному дому стороне деревни. Это была очень старая церковь, которую построили еще до советской власти. Во время правления большевиков церковь была разрушена, но богобоязненные местные жители не стали трогать остатков святого места, поэтому обломки церковных стен сохранились до настоящего времени. Может быть, церковь можно было бы восстановить и отреставрировать, но некому было этим заняться. Новые приезжие богатые люди не обращали на нее внимания, да и вообще они редко выходили за пределы своих участков. Местные же старожилы и за несколько лет не смогли бы накопить денег на восстановление церкви.