Схожим образом работает Артур Палыга, автор пьесы, посвященной Марии Склодовской-Кюри. Он оставляет два смысловых поля: биографию Кюри и ее внутренний лирический монолог. Как известно, Мария Кюри открыла феномен радиоактивности и в честь своей родины назвала новый элемент полонием. Драматург производит словно бы обратную операцию: в пьесе не Польша становится полонием, но полоний – Польшей. И вся известная нам история ХХ века отыгрывается через метафору радиоактивности и распада.

Пьесы «Невесомость», «Нюрнберг», «Рождение Фридриха Демута» также обращаются к документальным сюжетам, косвенно связанным с Польшей или Советским Союзом. Вообще, складывается ощущение, что авторы с самых разных сторон пытаются «вскрыть» историю своей страны. Парадный вход завален обломками, и приходится искать какой-то черный ход, потайной лаз. Чтобы вступить во взаимодействие с прошлым и избежать при этом шаблонов и готовых ответов, надо постараться зайти в него с неожиданной стороны.

Драматургические тексты мгновенно переводятся на разные языки, и все возможности для проникновения их на зарубежную сцену открыты. Однако при этом – парадоксально – очень затруднены: потоки информации перебивают друг друга. В России один из самых действенных способов знакомства театра с новыми пьесами – театральная лаборатория. В конце 2020 года в Калининграде в Трансграничной польско-российской режиссерской лаборатории «Соседи» участвовали четыре пьесы антологии. Четыре режиссера в течение пяти дней работали над текстами, и в результате четыре эскиза, представленные на театральной сцене, стали предметом дискуссии для зрителей и критиков.

Авторы этих пьес пока не очень известны в России, но Лаборатория уже дала толчок для знакомства. Обсуждение эскизов после показа подтвердило правильность выбора пьес, продемонстрировало общность культурных кодов и совпадение многих болевых точек в сегодняшнем состоянии наших стран. Благодаря этой Лаборатории уже состоялась премьера пьесы «Рейкьявик ‘74» на сцене Красноярского театра юного зрителя (режиссер Александр Плотников).

Новая антология современной польской пьесы несет в себе огромный энергетический заряд. Авторы бесстрашно бросаются в мучительные поиски смыслов и ответов на животрепещущие вопросы. Будущее, которого так долго ждали, наступило, но оказалось совсем не тем, о котором мечталось. Пожалуй, будет кстати вспомнить литературный термин пятидесятых: «Angry young men» – «Рассерженные молодые люди». Авторы порой не молоды, да и не рассержены – они в ярости. Реальность не оставляет им выбора. Она требует от них участия и рефлексии. И польские авторы, каждый на своей территории, отважно постигают эту реальность.

Мацей Виктор

Вместо вступления

Повествование творит мир. Именно рассказанные истории придают реальности смысл и упорядочивают ее. Нашу реальность формирует не только то, что, но и то, как мы рассказываем и кому позволяем говорить, а также то, встраиваем ли мы свою историю в слаженное звучание хора или, быть может, выбираем иную роль, повествуя о мире на свой лад. Бесконечный танец больших и малых историй, наперебой заявляющих о себе, – это причудливый процесс творчества, в котором мы ежедневно участвуем и как слушатели, и как рассказчики.

Поэтому очередной том антологии польской драматургии, которую вы, дорогие читатели, держите в руках, призван развить направление, заданное предыдущими изданиями, наметившими карту современной польской драматургии с ее материками, островами и вершинами. Теперь мы предлагаем продолжить работу над этой картой, поскольку на территории, которую она охватывает, все еще остается множество удивительных, достойных изучения мест. Мы открываем и расширяем для вас область польской драматургии, вводя как совсем новые имена, так и уже известные в Польше, но еще не узнанные в России. К числу драматургов, с которыми успел познакомиться российский зритель и читатель – таких, как Масловская, Слободзянек или Войтышко, – добавляются новые фигуры, представляющие различные направления, исследующие другие пространства, ищущие способы раздвинуть рамки того, о чем мы говорим, и изменить перспективу, с которой смотрим на то, что считали само собой разумеющимся.