Теруда: Это самая блестящая идея, родившаяся в твоей голове за последние две недели.
Тахтих (восторженно): Чай с печеньем! Чай с печеньем! (Возвращается в дом. Слышно, как он напевает на кухне: «Теруда, Теруда, Теруда!..»)
Теруда (самой себе): Теруда. Это мое имя. Я бы не сказала, что меня вовсе не волнует, если я слышу, что кто-то его напевает. Теруда. Никогда бы не подумала, что можно шептать мое имя с подобной грустью и нежностью, что оно вдруг приобретает такой глубокий смысл. А когда я слышу, как его напевает этот ласковый и преданный паренек, заваривающий чай на кухне, я не могу ничего не чувствовать по отношению к нему.
Тахтих возвращается с чаем.
Тахтих: Чай…
Теруда: Ой, Тахтих, Тахтих… Если б ты еще не был таким идиотом с влюбленными телячьими глазами, которые ты с меня не сводишь…
Тахтих (самозабвенно): Теруда, ты принцесса!..
Теруда: Не морочь мне голову.
Тахтих: А я говорю – ты принцесса!
Теруда (ласково его целует): Я понимаю, куда ты клонишь, но я не принцесса. Так и быть – директриса, но никак не принцесса.
Тахтих (пылко обнимает ее): О, директриса моя, директриса! Ты есть у меня! Да еще какая директриса! Наиглавнейшая начальница совета директоров! (Увлекает ее за собой в дом.)
Улица перед входом в дом Тугати. Вечер. Фелиция, Дольче, Шкита. Входит Крум.
Крум: Что случилось?
Фелиция: Тугати потерял равновесие и упал.
Крум: Упал? Вдруг, ни с того ни с сего?
Фелиция: Прошли те времена, когда человеку нужны были годы, чтобы упасть. В двадцатом веке ты еще подняться не успел – а уже упал.
Крум собирается войти в дом.
У него доктор Швойген.
Крум останавливается. Пауза. Все ждут.
Дольче: Выходит, доктор выходит.
Появляется доктор Швойген, останавливается в дверном проеме и оглядывает собравшихся.
Швойген: Я дал указание перевезти пациента Тугати в больницу. У меня есть опасения в существовании нарушений в центральной нервной системе. Больной должен пройти основательное обследование.
Фелиция: Основательное!
Швойген: Не буду вдаваться в подробности, но причина нарушений может иметь глубокие корни, но может быть и поверхностной, может быть физической, а может быть и душевной, может быть временной, но может быть и постоянной.
Фелиция: Постоянной!
Крум: Пожалейте его, доктор. Он только-только нашел свое счастье.
Фелиция: Пожалейте нас всех, доктор. (Поворачивается к нему спиной и наклоняется, указывая на свои ягодицы.) Сделайте мне укол, чтобы я жила счастливо.
Дольче (вставая в ту же позу, что и Фелиция): А мне укол, чтобы я был здоров и богат.
Шкита колеблется какое-то время, но через мгновенье и он встает в позу Фелиции и Дольче.
Фелиция: Чтоб жизнь стала иной, доктор, иной.
Дольче: Жизнь с хорошим аппетитом, доктор.
Фелиция: И полным желудком.
Швойген (останавливает их движением руки): Медицина отклоняет в категорической форме ваши просьбы о милосердии и не будет сожалеть о ваших болезнях и смертях. Медицина также не будет жалеть о ваших делах, тесных домах, об отравленном воздухе, которым вы дышите и о сводящем с ума шуме, мешающем вам спать по ночам. В дополнение к вышесказанному, медицина не будет принимать участия в ваших мечтах о другой жизни, лучшей жизни, и о такой жизни, какой она и должна была бы быть. Все, что медицина способна сделать, – это вылечить вас, если это возможно, но в большинстве случаев она и здесь бессильна. (Пробирается между выставленными задницами и уходит.)
Дом Тугати. Вечер. Тугати в постели, Дупа рядом.
Тугати: Я должен распрощаться с этой комнатой. Больше я ее не увижу. Теперь здесь будет жить кто-нибудь другой, здоровый. Будет нежиться в моей кровати и наслаждаться моей новой электроплитой. С тобой. Ты-то здорова.