Если все науки действуют методически в своем стремлении к истине, если все они употребляют более или менее искусственные вспомогательные приемы, чтобы добиться познания скрытых истин или вероятностей и чтобы использовать само очевидное или уже установленное как рычаг для достижения более отдаленного и только косвенно достижимого, то сравнительное изучение этих методических средств, в которых отразились познания и опыт бесчисленных поколений исследователей, и может помочь нам установить общие нормы для подобных приемов, а также и правила для их изобретения и построения сообразно различным классам случаев.

§ 7. Продолжение. Три важнейшие особенности обоснований

Чтобы несколько глубже проникнуть в дело, обсудим важнейшие особенности замечательных процессов мысли, называемых обоснованиями.

Мы отмечаем, во-первых, что в отношении своего содержания они обладают прочной структурой. Если только мы хотим действительно показать очевидность обосновываемых положений, т. е. если обоснование должно быть подлинным обоснованием, то мы не можем, желая достигнуть какого-либо познания, напр., познания теоремы Пифагора, произвольно брать за исходные точки любые из непосредственно данных нам познаний или, в дальнейшем ходе, включать и выключать какие угодно члены ряда мыслей.

Не трудно заметить и второе. Само по себе, т. е. до сравнительного обозрения многочисленных примеров обоснований, на которые мы повсюду наталкиваемся, было бы мыслимо, что каждое обоснование по своей форме и содержанию совершенно своеобразно. Природа могла бы по своему капризу – мысль для нас возможная – так причудливо организовать наш ум, что столь привычное теперь представление многообразных форм обоснования лишено было бы всякого смысла и что при сравнении между собой каких либо обоснований единственным общим элементом их можно было бы признать лишь то, что суждение S, само по себе не обладающее очевидностью, получает характер очевидности, когда оно выступает в связи с известными, раз и навсегда, помимо какого бы то ни было рационального закона, приуроченными к нему познаниями P>1P>2… На самом деле это не так. Не слепой произвол нагромоздил кучу истин P>1P>2S и создал человеческий ум так, чтобы он неизбежно (или при «нормальных» условиях) связывал познание P>1P>2… с познанием S. Никогда так не бывает. Не произвол и не случайность господствуют во взаимосвязях обоснования, а разум и порядок, т. е. нормирующий закон. Вряд ли нужен здесь пример для пояснения. Когда в математической задаче, касающейся некоторого треугольника ABC, мы применяем положение: «равносторонние треугольники равноугольны», то мы даем обоснование, которое в пространном виде гласит: «все равносторонние треугольники равноугольны, треугольник ABC – равносторонен, следовательно, он и равноуголен». Сопоставим это с арифметическим обоснованием: «каждое десятичное число, оканчивающееся четной цифрой, есть четное число; 364 – десятичное число, оканчивающееся четной цифрой, следовательно, оно – четное число». Мы сразу замечаем, что эти два обоснования имеют нечто общее, одинаковое внутреннее строение, которое мы разумно выражаем в форме «умозаключения»: всякое А есть В, Х есть А, следовательно, Х есть В. Но не только эти два обоснования имеют эту одинаковую форму, а еще и бесчисленное множество других. Более того, форма умозаключения представляет собой понятие класса, объемлющее бесконечное многообразие связей предложений того же рельефно выраженного в нем строения. Но в то же время имеется априорный закон, гласящий, что всякое предлагаемое