Всё оказалось просто. В 1987 году 65-летнему полковнику Григорию Романову удалось провернуть то, что вряд ли удалось бы без шума осуществить в 1947: поменять жену так, чтобы после спешно оформленного развода остаться с бойкой 35-летней молодухой в крупногабаритной трёхкомнатной квартире, а прежнюю постаревшую жену отселить в маленькую однокомнатную «хрущовку».

«Держать себя в руках, когда обидно, и не устраивать сцен, когда больно, – вот что такое идеальная женщина», – утверждала знаменитая Коко Шанель. Знала она, о чём говорит!

Сыновья отреагировали на ошеломительное известие крайне резко, оборвав все отношения с отцом и строго-настрого запретив своим собственным детям звонить дедушке и встречаться с ним. Впрочем, до Ани ни разу не дошли слухи, что бывший муж вообще предпринимал подобные попытки: ему вполне хватало общества молодой супруги, а всех прежних детей быстро заменила новорожденная дочка.

В очередной раз жизнь взяла Аню за грудки и как следует встряхнула, возвращая в реальность. Как она умудрилась два года не замечать, что у мужа связь на стороне?! Она действительно погрузилась в собственную работу, доставлявшую ей и радость творчества, и радость открытий, и радость увлекательнейшего общения с детьми, за взрослением которых она наблюдала, за которых переживала, как за родных.

– Мама, если я ещё раз услышу от тебя хоть тень намёка, что ты «сама виновата», я и с тобой видеться перестану, – в сердцах заявил старший сын. – Полковник Романов почувствовал, что наступило время безнаказанности, и решил «брать от жизни максимум» без оглядки на честь и принципы. Живи дальше, мамочка, не вороши прошлое в поисках своих несуществующих ошибок, не рви себе сердца.

– Не переживай, – бледно улыбнулась Аня, – отец-кузнец выковал мне железное сердце...

Семья дружно сплотилась вокруг Ани, помогая ей пережить тяжёлое первое время, когда она, придя с работы, могла часами неприкаянно слоняться по маленькой квартирке, не зная, куда себя деть и как избавиться от жалящих мыслей и воспоминаний. Старший сын вместе с женой и младшей дочкой (его собственный старший сын уже учился в московском институте) решительно переселили Аню к себе и не давали ей углубляться в переживания. Понемногу шок прошёл, привычная круговерть дел засосала в свою воронку, да и начавшиеся в стране волнения уже не давали спокойно отсидеться за стенами школы. Через год Аня вернулась в кинутую ей бывшим мужем квартирку и посвятила себя той же задаче, что и вся огромная страна: выживанию в лихие девяностые годы.

Россия, весна 1994 года.

– Не верю своим ушам! Ты правда ходила к нему в больницу?! – кричали сыновья, перебивая друг друга.

– Мне позвонил лечащий врач Гриши, по его просьбе, что я должна была ответить?! – вяло отбивалась Аня.

– Что полковник Романов чужой для тебя человек, пусть звонят его супруге!

– Рая оформила развод, как только у Гриши диагностировали рак, и уже успела переоформить на себя дачу и квартиру...

– Правильно сделала! Пусть он пожинает плоды своих поступков и тихо загибается в военном госпитале в гордом одиночестве!

– Он ваш отец...

– Мама, не вздумай всё прощать и бегать к нему в палату!

– Да куда там бегать, безнадёжных лежачих больных в госпитале теперь не держат, отправляют доживать домой к родным.

– Не обязательно домой, хосписы есть!

– Да, Гришу хотели направить в Петербургский хоспис...

– Так почему не направили?

Аня промолчала, и сыновья схватились за головы, догадываясь об ответе. Последний год жизни Григорий Романов провёл в маленькой квартирке своей первой жены, на кровати у окна. Сыновья, заскакивая в гости к матери, отныне сразу шли на кухню, не бросая ни единого взгляда в открытую дверь единственной комнаты. Григорий поначалу пытался звать сыновей, потом перестал. Похоронив бывшего мужа, Аня мысленно подвела черту под самым длительным периодом своей жизни.