– По крайней мере, вкус у него есть.

– Хотел бы я знать, где он раздобыл эту куртку! Наверняка с чужого плеча.

– Я имею в виду не куртку, а его девушку. – Она шагнула вбок, чтобы получше рассмотреть спутницу Норберта. – Какая прелесть!

– Это не прелесть, а моя дочь Илси. Дуреха-отличница, в чем только душа держится… – Губернатор насмешливо фыркнул: в полутьме и на некотором расстоянии еще можно счесть, что Норберт – «симпатичный парень», а Илси – «прелесть», но если узнаешь его деток получше, эта иллюзия развеется, как дым. – Идемте, Карен!

Карен, которая до этого бесцельно слонялась по залам, не соглашаясь даже на минутку присесть, не двинулась с места. Ее взгляд словно прилип к парочке за кадкой с пышным темным растением. А Норберт и Илси, не замечая отца, подошли ближе и остановились. Губернатора охватила тревога: вот сейчас они начнут болтать в своем обычном стиле – и тогда Карен увидит, что чада у него ненормальные… О чем любит поговорить молодежь их возраста? О современной музыке, о марках машин, о модной одежде… Так и должно быть, но ведь Норберт и Илси, стоит им сойтись вместе, начинают обсуждать совсем другие темы – дурацкие, немолодежные… Наградил его рок детками!

– Нор, в жизни человека должен быть какой-то смысл, правда? – услыхал губернатор тонкий голосок Илси – и подумал, холодея: «Ну вот, началось…»

– По-моему, сама жизнь – это и есть смысл, – отозвался Норберт.

– Не всегда. Если жизнь такая, как у меня, в ней смысла нет.

– Илси, ты лучше не унывай… Тебе трудно, я понимаю. Но ты, например, учишься в школе – тебе ведь нравится учиться?

– Да… Когда я учусь или читаю, я чувствую себя полноценным человеком. Но я уже знаю всю школьную программу, хоть завтра могу сдать выпускные экзамены. Ничего нового…

– Послушай, ты полноценная! И красивая. С чего ты взяла, что с тобой что-то не в порядке?

– Папа говорит, у меня налицо все признаки вырождения.

– Он врет. Он вообще неспособен говорить правду.

Итак, эти паршивцы будут критиковать родного отца! Губернатор не смел взглянуть на Карен, его душили ярость и стыд.

– Но я действительно слабая и ничего не могу. Если б я где-нибудь достала полтора миллиона империалов, я бы прошла через Тренажер – для меня это единственный шанс. Я пробовала поговорить с папой и тетей, а они начали издеваться…

– Илси, если б у меня были такие деньги, я бы тебе их дал. У меня ни черта нет. Постарайся найти около себя что-нибудь хорошее.

– Нор, хорошее есть, но я как будто не могу до него дотянуться, – ее голос задрожал. – Лучше бы я не родилась, а умерла вместе с мамой. Я не хочу так жить…

– Не плачь, Илси, перестань! Пойдем, выпьешь газировки…

Норберт обнял сестру за вздрагивающие плечики и увлек к арке. По-прежнему не глядя на Карен, губернатор натянуто рассмеялся. Его детки только на то и годятся, чтобы позорить отца… Но Харо Костангериос не был бы губернатором Чантеомы, если бы не умел спасать положение!

– Как вам понравились мои лоботрясы? Я дал им все, что мог, – и вот, полюбуйтесь результатом! Лупил я их мало… Все занимался работой, государственными делами, а теперь поздно перевоспитывать. Они у меня вообще-то малость того… – Надо показать Карен, что сам он, в отличие от своих детей, вполне здравомыслящий человек. – Вы прислушивались к их болтовне? Парню двадцать два, девке скоро пятнадцать, а они рассуждают, видите ли, о смысле жизни, как пятилетние питомцы заведения для слабоумных!

Губернатор поздравил себя: хорошо сказано – по-народному грубовато, остроумно и метко. Потом все-таки осмелился взглянуть на Карен, и тут его словно обожгло. Карен, в которую он был влюблен и которую уже успел возненавидеть, смотрела на него без всякого участия, с насмешливым презрением.