Иначе дело обстояло, например, с биологией. Однажды Соловьёв смотрел по телевизору передачу, в которой человек, которого титр называл богословом, пытался критиковать теорию Дарвина, а другой человек, какой-то молодой биолог, утверждал, что только невежды могут в наше время говорить, что теория Дарвина неверна. После просмотра этой передачи у Соловьёва остался неприятный осадок в душе. Соловьёв недоумевал, как до сих пор находятся люди, как этот богослов, смеющие говорить такие заблуждения. И он не завидовал молодому учёному, который взялся доказывать то, что уже давно доказано и не подлежит сомнению. Сам Соловьёв вряд ли когда-то решился бы участвовать в таком споре.

Очень важный отпечаток на личности Соловьёва оставило его увлечение контркультурой. Началось всё с того, что преподаватель практики рассказал о писателе Кене Кизи и его знаменитом романе «Пролетая над гнездом кукушки». Преподаватель рассказывал с таким вдохновением, с каким редко рассказывал о других произведениях. Соловьёв решил обязательно прочитать этот роман. И роман этот ему очень сильно понравился.

Затем Соловьёв решил прочитать других писателей, тоже из поколения хиппи. Другие писатели тоже ему как будто понравились. После этого в сферу интересов Соловьёва вошли современные контркультурные писатели, в том числе и те авторы, которые пишут в Интернете. Соловьёв решил примкнуть к одному контркультурному интернет-сообществу. Члены этого сообщества писали рассказы, герои которых в основном занимались сексуальными извращениями – насилиями над трупами, животными и так далее. Сами участники сообщества не сильно отличались от героев своих рассказов, особенно некоторые. Соловьёву это, конечно, не особо нравилось, но всё же чем-то эти деятели контркультуры ему импонировали. Например, тем, что они не любили так называемую попсу и, напротив, ценили так называемое высокое искусство. Как будто порнография – это высокое искусство! Стадное чувство ими нещадно критиковалось и, напротив, ценилась человеческая индивидуальность. Хотя они сами давным-давно, незаметно для себя, превратились в стадо аморальных звероподобных отбросов общества, которым собственную волю заменил устав так называемого контркультурного деятеля, устав, который обязывал заниматься онанизмом, пьянствовать, употреблять лёгкие наркотики и выступать яростным противником гей-парадов. Возможно, самые сознательные участники сообщества были бы рады выйти из него, но только для этого им надо было примкнуть к какому-нибудь другому сообществу. Что ж поделать, человек чувствует себя слабым и незащищённым, живя вне социума. Вот и Соловьёв не мог жить вне социума, не имея единомышленников. За одну нелюбовь к популярной литературе Соловьёв мог простить и некрофилию, и зоофилию, и прочую порнографию. «Враг моего врага мне друг», – решил Соловьёв.

Чем меньше времени оставалось до вступительных экзаменов, тем чаще на Соловьёва находили безрадостные мысли. Он боялся предстоящего экзамена по литературе, практического задания. Сможет ли он сочинить что-нибудь толковое? Или приёмная комиссия забракует его работы, так же как забраковала его рассказы Инна? Что, если он не поступит в Литературный институт?

Соловьёв стал искать другие варианты. И он решил, если план А, то есть поступление в Литературный институт, не сработает, попытаться поступить в Педагогический университет на биологический факультет. Почему-то Соловьёв не сомневался, что поступить на биологический факультет ему удастся без особых проблем.

Когда настала пора относить документы в вузы, Соловьёв понял, что в Литературном институте делать ему нечего. Он тупо решил бросить это дело – пытаться поступить в Литературный институт. Удивительно, но он почувствовал неимоверное облегчение, когда решил выбрать для изучения биологию. Входить в стены биологического факультета Соловьёву было совсем не страшно. Но всё же чего-то в этих стенах ему не хватало. Он неплохо разбирался в биологии; его знаний хватало для того, чтобы быть уверенным в том, что биологом ему никогда не стать, да и не так уж сильно ему хотелось им становиться. А вот в стенах Литературного института всё было по-другому. Соловьёв не знал, чего можно ожидать от учёбы там, и именно поэтому его привлекал Литературный институт, привлекал мир Литературы. Но рано или поздно всё становится пресным и привычным, и привлекательное ожидание реальности превращается в унылую реальность. Но Соловьёв, так же как все его ровесники, об этом, конечно же, не думал. Для него только начиналось путешествие в реальность.