В.:
Да, с притворством у тебя, конечно, глобальный напряг… Но режешь ты свою правду-матку не многим, потому что человек ты сама по себе закрытый! Если не знать тебя близко – твоя жизнь со стороны выглядит как картинка! А сейчас всем уже наскучили эти отретушированные картинки – смотришь на них, и чувствуешь себя каким-то лузером… Важно знать, что люди вокруг живые – как и ты – дышат, тупят, питаются не бабочками и ходят в туалет не розочками…
Я:
Поняла, на что ты намекаешь! Тогда дядя Лёша приехал после командировки – а мне подарили цветы. Сам букет я успела выкинуть, воду вылила в унитаз – а в неё обломилась маленькая розочка… Вот он и смеялся, что я питалась без него, наверное, пылью единорогов. Ну и ревновал, конечно…
В.:
Думаю, по концентрации косяков и ляпов – ты тоже эталон и достойна пьедестала… Только в свете этого твой заход и глянцевый мир Инстаграма – спорный шаг… Хотя ты во всём неформат – плевать хотела на его глянцевость!
Потом вечером мы с ней хором смотрели «Конец Тура» – фильм, который, в общем-то, плохо кончился – суицидом. И который не взорвал прокат, но отпечатался больше тех, громких и номинированных…
А утром я начала писать эту книгу. Решила начать со своих корней – с далёкого детства, и продолжить красотой. Ведь говорят, что именно она спасёт этот мир, если от него что-нибудь останется…
Глава 1. Ляпы семьи моего детства
Барби и Кен
Посмотрела на молодое фото моих родителей, и пришла мысль: это эталонная пара тех лет, Барби и Кен середины 60-х!
Мама была красавицей – невысокого роста и с точёной фигурой. Особенно очевидно это становилось на пляже – сразу очерчивались рёбра, но там она на автомате втягивала живот.
Мама укладывала свои светлые волосы, обесцвеченные гидроперитом и оттенённые вываренной луковой шелухой, в красивую сложную халу. Это сооружение занимало у неё четыре с половиной минуты – я засекала – десятилетия практики давали свои плоды! Правда, перед этим она почти каждую ночь спала на бигуди…
Её глаза украшали стрелки – самые ровные стрелки в мире! Она рисовала их цанговым карандашом, который, скорее всего, принесла со своей инженерной работы. Другим грифелем этого же карандаша она наводила лёгкие синие тени, а третьим – бордовым – красила губы. Её косметичка состояла из этого цангового карандаша с картонной коробочкой стержней и ещё одной картонной коробочки – ленинградской тушью со щёточкой. Теперь, когда я захожу в Л, Этуаль и вижу ряды косметических арсеналов, вспоминаю косметичку мамы – по факту целлофановый пакетик с этими двумя коробочками. И удивляюсь – какая она при этом была красивая…
Одевалась она модно, потому что шила. Насмотренность, о которой я не устаю твердить, была у неё уже в те дремучие с точки зрения стиля годы. Везде в доме лежали журналы мод – Московского Дома моды и рижские – считай Европа.
Папа был вылитым Кеном со взглядом мудреца. Высокий, прямой и идеально стройный, длинноногий и тонкокостный. У него был аристократический профиль – тонкий нос с лёгкой горбинкой. С годами отец стал похож на старшего графа Болконского – сейчас так просто не найдёшь таких лиц! Носил всегда светлую (часто белую) рубашку, тёмный (часто чёрный) костюм – всё это было идеально выглажено – и галстук. Без галстука он не покидал пределов дома. В последние годы жизни он частенько помогал нам на складе – грузил ткани, – так вот ни на одну разгрузку он не пришёл без галстука! Интеллигенция тех лет…
У него были слегка вьющиеся волосы, но после сорока он начал понемногу их терять. Я прямо до физической боли переживала эту неидеальность, но виду не подавала! Наверняка переживал и он. Но у нас в семье не принято было показывать чувства.