– Мне сказано, десяток. С веса, соответственно, следует десятка, плюс процент.

Извлекши из стола пачку «условных енотов», Смолин старательно отсчитал одиннадцать тысяч, подал Роме. Тот сноровисто пересчитал – без тени недоверия на лице, просто такие уж у человека были привычки. Кивнул:

– Все правильно. Благодарю. Если что, позвоню.

И буквально улетучился на манер призрака – практически бесшумно, будто и не было. В окно, выходящее во двор, Смолин видел, как отъезжает такси, негодующе рявкнув сигналом на вывернувшегося из-за угла чуть ли не под колеса алкаша.

Вот так человек и зарабатывает старательно себе копеечку – вечный и надежный курьер, которого, очень возможно, в соседнем городе (а то и в другом районе Шантарска) знают уже под совершенно другим рабочим псевдонимом. Аккуратно доставит все, что ни поручат, примет причитающиеся поставщику бабки со своей всегдашней десятипроцентной надбавкой – и растворится в воздухе. Можно только гадать, где у него дом родной, можно лишь предполагать, что Рома не только с антиквариатом связан и главные деньги, очень возможно, зашибает на чем-нибудь другом – но гадать, предполагать и прикидывать совершенно ни к чему. Главное, Рома существует, пользуется хорошей репутацией и обходится не так уж дорого – вот и все…

Вооружившись ножницами и острейшим австрийским спецназовским кинжалом «Глок», Смолин методично принялся за работу. Он резал, распарывал, привычно кромсал прозрачный скотч, упаковочную пленку в пупырышках, плотную бумагу и шпагат. Вскоре покоившийся в тряпках и скомканных пластиковых пакетах, продолговатый сверток распался на пять поменьше, неодинаковой длины и неодинакового веса, плосковатых, характерной формы. Так их пока и оставив, Смолин принялся за второй сверток, гораздо тяжелее и компактнее. Довольно быстро и его расчленил на пять поменьше. Распорол скотч на всех десяти так, что оставалось только развернуть. Закурил и уселся в кресло, ощущая легкий азарт, схожий, надо полагать, с оживлением картежника (сам Смолин ни в какие азартные игры не играл отроду, а потому и не знал доподлинно, что это за ощущение – мог лишь теоретически предполагать).

Всегда это было чем-то вроде лотереи – потому что никогда неизвестно заранее, что именно окажется в посылке, одно ясно: в проигрыше он не будет…

С питерским контактом ему, следует признаться, повезло. Классический интеллигент по всем внешним признакам, этот субъект вот уже два года проявлял достойную уважения деловую сноровку, ничуть не сочетавшуюся с обычной расейской безалаберностью помянутой прослойки. Протирая штаны в одном из серьезнейших питерских музеев с гигантскими до сих пор (и сквернейше учтенными до сих пор) фондами, обладатель ничтожной должности (хотя и снабженной уважительным для простого народа длинным титулом) свой маленький бизнес вершил методично и размеренно. Уникумы он обходил десятой дорогой – зато полегонечку, по две единицы в месяц (не больше и не меньше, вот уж два года подряд), деликатно выражаясь, выносил без спроса из своего ученого заведения вещички старые, но, в принципе, рядовые. За каждую аккуратно получал от Смолина штуку баксов – и эта система его вполне устраивала, умный все же был мужичок – и не зарывался, и не пытался вести дела самостоятельно, дабы урвать поболее. Обеспечил себе стабильный доход. И если, не дай бог, не запорется по глупой случайности, долгонько будет продолжаться такая вот негоция…

Аккуратно притушив окурок в простецкой стеклянной пепельнице, и рядом с окружающим антиквариатом не лежавшей, Смолин сначала развернул холодняк.