Вместе с тем в ряде сфер и видов деятельности конкуренция имела место. Однако она, во-первых, появилась в то время, когда система управления сложилась и закрепилась в стереотипах поведения и менталитете; во-вторых, элементы, способствующие конкуренции, никогда не занимали прочных позиций в политической и экономической жизни, в фольклоре и образе жизни в целом; в-третьих, конкурентным явлениям и процессам противостояли новые антиконкурентные явления и процессы. Если говорить о советском периоде, то в условиях плановой экономики налицо было подавление конкуренции. Начало истории современной России убедительно свидетельствует, что ее стремление к мировому признанию сильнее инстинкта самосохранения.

Это не случайно. На всех этапах истории государства Российского отечественная элита демонстрировала неспособность считаться с интересами остальных граждан, их социальными и политическими запросами. Достаточно вспомнить сопротивление правящих классов России освобождению крестьян, их нежелание вносить в управление страной какие-либо элементы самоуправления и демократии. Бесконтрольность элиты вела к ее моральному, политическому и экономическому разложению.

Эгоизм и бесконтрольность элиты, в свою очередь, порождали отчуждение граждан от своего государства, которое регулярно ввергало страну в революционные потрясения. В межреволюционные периоды значительная часть российского общества демонстрировала отсутствие экономической и гражданской активности, желание отказаться от участия в общественной жизни, стремление вернуться к архаическим формам бытия. Главным образом этот отказ проявлялся в отчуждении значительной части граждан от собственности и от государства – чужой же собственности, чужого государства не жалко, как и чужой элиты. В этом причина размаха исторических потрясений в российской истории.

Вся русская история пронизана дискуссиями о соотношении государственных и частных интересов, о самодержавии и демократии, о способности российского общества воспринимать демократические ценности и свободы, о гражданском обществе и роли государства, т. е. в конечном счете, о проблемах общества отчуждения. Начали эту дискуссию царь Иван Грозный и приближенный к нему князь Андрей Курбский, а продолжили практически все известные политики и публицисты – как словом, так и делом.

Вместе с тем эгоистическое сопротивление большинства элиты любым демократическим начинаниям правителей, а главное, отсутствие массовой и организованной поддержки этих начинаний постоянно приводили эти начинания к краху. Более того, если поддержка масс и возникала, то она вскоре странным образом принимала характер бунта, «бессмысленного и беспощадного», что еще больше пугало элиту и отвергало ее от поддержки любых проявлений реформаторства.

Проблема социального отчуждения и его преодоления и ныне является ключевой. В начале постсоветских реформ многим казалось, что простой переход от плановой экономики к рыночной решит эту проблему: «Вначале рынок, потом демократия». В качестве примера, как и во все прежние эпохи, приводился Запад. Но ведь по сути в своей многовековой гонке Россия стремится догнать не столько реальный Запад, сколько его образ, зачастую сильно идеализированный.

Несомненно, материальной основой западной цивилизации была и остается рыночная экономика. Но вопреки устоявшимся в нашем обществе представлениям успешное функционирование современной рыночной экономики основано на развитой социально-экономической инфраструктуре и социальной демократии. Несмотря на либеральные революции 80-х гг. ХХ в., современный капитализм сохранил основные механизмы регулирования общественно-политической жизни, созданные для снятия отчуждения. Однако их эффективность в глобальном масштабе после событий 11 сентября в США поставлена под сомнение. В России такие механизмы только начинают создаваться.