Девять месяцев ожиданий. Мечты о будущем материнстве, ожидание первой встречи, первой беззубой улыбки, планы на будущее – все кувырком покатилось под откос. Я оказалась на обочине жизни.

Перед глазами мелькают лица людей. Они что-то говорят, но я не понимаю их. Как в неудавшемся кадре, картинка смазана, звуки неразборчивые. Какое-то время они еще пытаются что-то объяснить мне, а потом уходят по своим делам: в свои дома, к своим детям, в свою привычную жизнь, в которой наступит завтра. Я продолжаю стоять на краю – мое завтра никогда не наступит.

«Почему это случилось со мной?».

Воронка боли разворачивалась передо мной. Сопротивляться не было сил. Тело изворачивалось в истерике.

Я слышала слова врачей, которые пытались успокоить, говорили о том, что нужно собраться силами, родить «этого сыночка», что рожу еще много детей.

Не сегодня – потом.

А зачем мне потом и много? Мне нужен один, этот малыш, встречи с которым я ждала 9 месяцев.

Но встречи не будет.

«Малыш, почему?».

Даже имя ему подобрала – Артем. Тема…

Роды были очень сложные, ребенка тащили щипцами. Когда рождается живой малыш, щипцы применяют в экстренных случаях, чтобы не рисковать здоровьем ребенка. Здесь рисковать было нечем: ребенок уже не дышал. Его сердечко перестало биться 22 часа назад.

Он ушел тихо, никак не дав мне понять, что ему внутри очень плохо, что задыхается, умирает. На очередной вдох не хватило кислорода, и малыш тихонько умер. Позже врачи мне объяснят, что были нарушения в функциях плаценты, что последние сутки жизни сердечко малыша работало на износ, подберут правильные медицинские диагнозы, с сожалением пожимать плечами, когда я спрошу о причинах произошедшего. При абсолютно здоровом течении беременности, прекрасных анализах, хорошем самочувствии и вдруг гибель? Разве так бывает?

«Так бывает. Случай один на тысячу рожениц. Ничего предугадать здесь невозможно – ответят врачи. – Тебе нужно сейчас успокоиться, подумать о здоровье, старшем сыне и родить этого ребенка. Через год можно будет планировать следующую беременность, если захочешь».

Нужно отдать должное умению врачей работать со сложными психологическими состояниями. Сейчас я понимаю, что первые три дня я прибывала в шоковом состоянии, почти не осознавала, что происходит. Моя психика анестезировала все переживания, мобилизовалась на выживание. Я послушно исполняла инструкции врачей, сдавала необходимые анализы, отвечала на вопросы о течении беременности, рассказывала о последних сутках, когда еще слышала шевеления плода.

«Да, нужно поскорее родить, забыть все как страшный сон», – повторила я вслед за врачами, мысленно готовясь к какому-то чудесному уколу, благодаря которому ненадолго засну. Проснусь, когда все будет позади.

Как гранитной плитой, меня прибила новость, что рождение мертвого ребенка ничем не отличаются от рождения живого малыша. Такие же схватки, потуги и естественные роды. Никакого кесарева сечения (я умоляла об этом), дабы не допустить заражения организма, ведь процессы разложения внутри уже начались.

Я отказывалась в это верить. Слезы покатились по щекам, первые звоночки адской душевной боли тоненькой иголочкой проткнули сердце. Сколько их будет потом, как болит разбитое сердце, я тогда не знала, но даже этой демоверсии было достаточно, чтобы понять – это запредельно больно. Как при перегрузке электросети выбивает автоматом пробки, так психика перестает удерживаться за механизмы психологических защит – ядовитая боль заходит в каждую клеточку тела. Медленно, как спрут опоясывает его, сворачивая в клубок из оголенных нервов. Малейшее касание, случайное слово, сочувствующий взгляд служит детонатором, который запускает взрыв эмоций. Минуту назад ты еще адекватный человек, а через минуту – разлетаешься на осколки. Ничего нет. Ни реальности, ни понимания происходящего, ни людей вокруг. Ничего. Есть только маленькая ты: годовалая, не старше, которая умрет, если не найдет маму. Леденящий ужас сковывает дыхание, глаза всматриваются в пространство. Пусть только придет мама и отменит этот кошмар. Пусть возьмет на руки, споет колыбельную, скажет, что все позади.