– Вы были балериной?

Я кивнула:

– Да. Была… несколько лет. Но, как видите, больше ею не являюсь.

– Вы были профессиональной балериной?

– Да. Я была примой в балете Манхэттена.

Если и до этого его взгляд казался мне пронизывающим, то он не шел ни в какое сравнение с тем, каким он посмотрел на меня сейчас.

– Вау. – Он снова взглянул на фото. На нем я стояла в позе «арабеск». Он смотрел на фото так долго, что я почувствовала себя неуютно. – Почему вы больше не танцуете?

Я нервно сглотнула, не готовая к такому разговору:

– Я получила травму и вынуждена была завершить карьеру.

Эти слова, произнесенные вслух, оставили привкус горечи у меня во рту.

Дикон застыл, словно был потрясен тем, что случилось со мной:

– Простите. Должно быть, вам пришлось нелегко.

– Да, это было непросто.

Дикон пристально смотрел на меня, и с каждой секундой я все больше чувствовала себя обнаженной.

– Это был самый тяжелый период в моей жизни, – призналась я наконец.

– А что вы делали… потом? Когда уже больше не могли танцевать?

– Я несколько лет работала менеджером в той же компании.

– И что случилось с этой работой?

Я пожала плечами.

– Случилась Санни.

– А-а-а. – Он вздохнул и поставил фотографию на место. – Конечно.

То, что он казался искренне заинтересованным, побудило меня к откровенности.

– Ну, это на самом деле укороченная версия. Более длинная версия включает мои отношения с директором труппы. Чарльз – сын бывшего владельца компании. И он занял эту должность по наследству. Когда я работала на него, он уже жил раздельно со своей женой. И он бросил меня и вернулся к ней, но перед этим я успела забеременеть.

– Вот дерьмо, – сказал Дикон, подходя ко мне.

– Да. – Я выдохнула. – Моя беременность никак не повлияла на наши отношения. И, честно говоря, я в любом случае не приняла бы его назад. У него уже было двое детей, и, хотя он рассказал о Санни своей бывшей жене, теперь снова ставшей настоящей, он предпочел не говорить детям об их единокровной сестре. И попросил не указывать его имя в свидетельстве о рождении.

– И он совсем не поддерживает ее?

– Он время от времени дает мне некоторую сумму. Очень мало, но и это помогает. Я принимаю от него деньги, потому что не позволяю своей гордости ущемлять интересы дочери.

– Ну, с его стороны это подло – не принимать более активного участия в ее жизни.

– Честно говоря, я предпочитаю, чтобы в настоящий момент его не было в ее жизни. Лучше совсем не иметь отца, чем чувствовать себя отвергнутой отцом, которого видишь время от времени.

Он внимательно посмотрел мне в глаза:

– Звучит так, словно вы сами прошли через это.

Каким-то образом это становилось похожим на прием у психотерапевта. Дикон обладал неким качеством, которое заставляло меня чувствовать, что я могу сказать ему все что угодно и он меня не осудит.

– Вы не ошиблись, – сказала я. – Мой отец не часто виделся со мной. – Я тряхнула головой и опустила глаза. – Впрочем, вам нет необходимости выслушивать историю моей жизни. Вы принесли мне кофе. А на большее вы не подписывались.

– Вы шутите? Я ведь сам задаю вам вопросы. Простите за любопытство. – Он сделал глоток кофе. – Надеюсь, вы не обидитесь, если я скажу, что вы всегда меня интересовали – и ваша жизнь, и то, что стало с отцом вашего ребенка. Это меня не касается, но я все равно часто думал об этом.

Я вздохнула:

– Что ж, теперь вы знаете.

– Да.

Дикон улыбнулся.

А поскольку он, казалось, не спешил уходить, я решилась спросить о том, что интересовало меня.

– Ну а что вы? Чем занимаетесь вы, Дикон? Вы родились в Нью-Йорке?

– На самом деле нет. Я родом из Миннесоты. Я переехал в Нью-Йорк из Калифорнии несколько лет назад, потому что хотел сменить обстановку. Но я могу работать в любом месте.