– Погруженной 1397 присвоен код 27.0.2., – сообщил коллега.

– По программе она не должна сейчас умереть, – сказанное звучало для него самого попыткой самоуспокоения.

– Ошибка анестезиолога, – коллега продолжал оставаться хладнокровным.

– Выживет? Что на датчиках показано? – волнение Смотрителя росло.

– Только код и режим ожидания.

– Это что издевательство? – он уже едва не кричал, обижаясь на коллегу из-за его режущего безразличия к человеку, хотя сам он многократно уличался в неприязненном отношении к людям. Он ошибался. И сейчас в полной мере осознал, что не может быть равнодушным к человеческим страданиям.

– Все зависит от автономной регуляции программы, – тон голоса коллеги смягчился.

– То есть с земли…

– Ты и сам это знаешь. Мы регулируем здесь то за, что мы ответственны, а они самостоятельно вносят коррективы.

Смотрители застыли друг напротив друга в тактичном молчании. Жизнь погруженной зависела от внутренних резервов её земного тела.

Попытка открыть глаза не удалась. Не получилось пошевелить руками и ногами. Она чувствовала себя крошечной, словно находившейся внутри огромного тела, своего собственного, где-то в области шеи. Страх быстро исчез. Вокруг было светло, хотя глаза она так и не открыла. Возникло ощущение в отношении тела: «это не я». Значит, переживать не следовало. Она была. Но другая. Без тела. Без этого тела, которое ей было знакомо. Она, находившаяся внутри, собралась унестись прочь. Куда именно, Ада не знала. Маршрут как будто был прописан на каком-то глубоком уровне, не доступном ранее. Мысль о смерти не возникла. Это была смерть, но не в том смысле, в каком её воспринимают люди.

– Ада, Ада, – голос врача пробивался в пространство, наполненное светом, – ты меня слышишь?

После его слов она ощутила нехватку воздуха. Стало страшно. Она слышала, но не могла об этом дать знать.

– Она просто не хочет отпускать от себя врача, – пошутил женский голос.

Ада попыталась пошевелить рукой и ей это удалось. Врач принялся проводить реанимационные мероприятия. Ему хватило меньше минуты, чтобы пациентка начала дышать самостоятельно.

Все закончилось. Она снова чувствовала себя в большом теле и была им. Она жива. Но почему-то радости от этой мысли не возникало.

Волнения перестали его донимать. Могло показаться, что они уже несущественны. Но нет. Он знал, что они играют значимую роль. И именно для него. Точнее они знаменовали собой перемены, произошедшие с ним. Искренняя тревога за человека давно не терзала его разум. Пренебрежительное отношение к людям мешало безмятежному пребыванию на территории уровня, расположенного под отведенным для высших чинов. Ему приходилось стесняться собственной гордыни. Люди. Чем они были так занятны, он не понимал. Пока ему не доверили её. Обладательница парадоксальной сдержанности заставила его сомневаться. Возможно, люди и не были сплошь простыми существами, которым достаточно временных материальных благ земного мира для ощущения себя самих счастливыми и нужными.

Его погруженная не имела ничего кроме таланта. И она держалась за него, как за ориентир по жизни. Она шла, не зная пути. Не боялась. Не жаловалась. Да, собственно и некому было стенать на тяжелую судьбу. Та действительно было непростой.

Ему нравилось наблюдать за ней. Точнее за её земным образом. Чрезмерно худая с вьющимися рыжими волосами, она часами рисовала силуэты, придавая им характеры и наделяя их движениями. Она писала целые истории. Но чтобы их прочесть другим людям требовалось особое видение жизни.

А сейчас она лежала под капельницами. Опасность отступила, и она продолжит свое земное существование. Вместе с ней он продолжит вникать в суть того, что значит быть человеком.