На работе все знали, что мы с Настей – соседи по квартире. Когда я устроился по ее рекомендации, каждый посчитал нужным спросить, молодожены ли мы. На самом же деле наши отношения на тот момент были далеко не самыми близкими. Для меня она была лишь племянницей моего школьного учителя истории и сестрой моего друга, по просьбе которого она и позволила мне жить в комнате, которую раньше занимал он. Его авторитет был настолько весомым, что даже после смерти брата Настя сдержала слово, да еще и арендную плату с меня не требовала. Прочие платежи мы делили поровну. И почему все люди в их семье так сильно верили в меня, зная о моих связях с криминалом? Наслушавшись их, я и сам не заметил, как подхватил эту веру.

К восьми вечера я уже был дома. За скорым ужином за кухонным столом я передал Насте приблизительное содержание моего разговора с Таней. Все это время ее лицо источало скептицизм, и я даже не был уверен, что она уделяла хоть сколько-нибудь внимания вкусу своей еды.

– Все понятно, – провозгласила она, бросив вилку в опустевшую тарелку. – Она чокнутая. Поехавшая. Наверняка опасна. Советую бежать из города, а лучше – из страны. Если поторопишься с вещами, то успеешь на последний поезд.

– Не надо преувеличивать…

– Нет, ну а что тут еще скажешь? Когда фанатка просит вокалиста рок-группы сделать ей ребенка без обязательств, ее заносят в черный список и усиливают охрану. Когда студентка просит о таком же уборщика, тут стоит подключать министерство обороны и разведку. Знаешь, чем заканчиваются такие случаи? Кастрацией. «Раз ты не хочешь оставить мне ребенка, то ты не оставишь его никому!» Потом она держит тебя прикованным к батарее, пока ты истекаешь кровью. Через пару месяцев соседи устают от вони из ее квартиры и вызывают полицию. Твой разлагающийся труп обнаруживается в ее объятиях. Это все очевидные вещи, а ты ведешь себя так, будто живешь в стране радуг и пони. Что это за спокойная рожа у тебя?

– Нет-нет, это ты в каком-то аду проживаешь. Это странно, конечно, но все же… Я у тебя совета прошу, а ты краски сгущаешь.

Я не мог не поразиться тому, как эта история повернула представление Насти о Тане на сто восемьдесят градусов. Или, возможно, у нее просто появилась причина высказать ее искреннее мнение.

– Мало того, что она постоянно как блаженная ходит, так еще и принимает какую-то фигню. Не сахар это был вовсе, а героин какой-нибудь. Это бы многое объяснило…

– Кто вообще держит героин в сахарнице?

– Сумасшедшие, вот кто. Да даже если это и вправду «лечебный сахар», то вновь возникают вопросы. Она точно не в секте какой-то? Ты не замечал у нее в квартире странных религиозных символов? Ритуальные кинжалы, черепа, книжки в кожаных обложках?

– Лучше бы так…

Если бы ее «лекарства» были лишь плодом суеверий, это означало бы, что никакой «болезни» не было. Также эти суеверия могли быть ее настоящим мотивом, стоящим за такой необычной просьбой. Возможно, это ее гуру сказал своим адептам: «Плодитесь и размножайтесь» или что-то вроде того.

– Разузнаю-ка я побольше про это ее лечение, – решил я и принялся мыть посуду, пока Настя запивала ужин апельсиновым соком из холодильника, приложившись губами прямо к коробке.

Некоторое время она простояла с этой коробкой в руках и смотрела в нутро холодильника, но ее взгляд не двигался. Вот я уже собирался сказать ей, чтобы она закрыла дверцу и перестала выпускать холод, девушка заговорила голосом чуть тише обычного:

– Хочешь, проверю записи Кости?

Ее брат оставил нам не только эту квартиру, но и внушительную коллекцию своих наблюдений за аномальными явлениями в виде стопок толстых тетрадей в книжном шкафу. Никто из нас не заглядывал в них с тех пор, как он умер. Я считал, что в этом просто не было необходимости, но для Насти, видимо, эти записи были чем-то мрачным и святым.