– Серьёзный мужчина.
– С результатом. Девять детей. Фотографию показывал, – подтверждает дед Грицько.
Хасиды говорят молитву на омовение и окунаются с головой.
– Ага? – удивляется милиционер.
– Обычай! – поясняет дед Грицько.
– Обычай… Ну, как тебе, дед, американский виски?
– Какой виски?
– Ты мне, дед Грицько, мозги не засерай. Вчера! Так что проясни. Приехали!
В шляпах! Евреи! И по селу шалаются. Что ищут?
– Да, Сашко! Как для участкового милиционера ты соображаешь круто. Здесь двести лет назад жил цадик.
– Кто?
– Цадик.
– «Садик» – это что такое?
– Праведник ихний. Вот они и ищут его могилу.
– Ага! Тут мы со своими святыми не разберёмся, а ещё эти…
– Шполяр Зейде. Очень среди евреев известный человек.
– Я такой фамилии не слышал. И где же эта могила?
– А где птицеферма! От когда после войны фундамент клали, «бiсов»[28] Коваленко команду давал использовать могильные плиты… Я-то пацан был. Но дед мой знал, какие главные могилы. Так что прикопали немного, чтобы никто не цеплялся. Сегодня вот веду наших евреев… Показывать!
– Ага! А ты, дед Грицько, как для бывшего заслуженного агронома тоже не того… Не соображаешь! Значит, по-твоему, ребята эти за тысячи километров прилетели, чтобы в курином помёте возиться. Ой, чую я…
– Ты, Сашко, с Чечни ещё поведенный… Нормальное же дело. Приехали! Евреи! Ищут. Своё. Еврейское.
– Ага! Приехали. Евреи! Своё! Еврейское! Вопрос! Для чего? Цадик-садик! Вот тут всё! – Он водит перед носом у деда визиткой Гороховского. – «Добыча, оценка и сбыт алмазного сырья». – Переходит на официальный тон: – Повторяю, дед, для тупых. Тебе… Директору гостиницы, в которой поселились иностранцы. Открой уши!
– Так ты сам говоришь – иностранцы. Между собой они на этом…
– Правильно! На идише.
– Вот! Откуда мне? Уши… – пожимает плечами дед Грицько.
– Ой, не надо! Я ж ещё вчера, когда они залопотали, подумал: «Знакомая музыка?» Вот когда ты, дед, крепко выпьешь, что кричишь? Вот это… «Дрек мит фефер![29] Мишуга!»[30] А? Сам говорил, что в детстве соседи у тебя были евреи. Идиш – это твой профиль, дед! И не виляй! Ты, вообще, географическую карту района у них видел? Из Пентагона!
– Ну, ты, Сашко, тоже. Сериалов телевизионных насмотрелся. Шпионы, алмазы. Память, племяш, такое дело…
– Перестань! Память не сало. Бутерброда «не зробиш».[31] А алмазики, дед, это камушки такие. Маленькие. Но стоят… О-го-го. Так что лови, дед, что говорят!
Хасиды одеваются и идут от реки вверх. Приближаются к месту, где сидят наблюдатели.
– Всё. Меняем дислокацию, – шепчет милиционер Нечипоренко.
Дед и милиционер пробираются огородами. Проползают мимо двора Остапа Битного Шляхты. Тот сидит в уголке за хатой и, всполошено оглядываясь, курит. Женский грозный крик:
– Остап!
В дверях хаты появляется жена Мотря. Руки грозно упёрты в бока. Мужик вздрагивает, втягивает голову в плечи.
– Ты где, сукин сын, опять подевался?
– Та курю я, Мотря…
– Курит он! А скотина некормленая! А дверь скрипит! А ну! Остап разводит руками и виновато бежит в хату.
Хасиды идут от реки по улочке. В переулке натыкаются на свинью. Пытаются разминуться. С трудом это им удаётся.
Выходят на площадь. У дверей магазина очередь, шум. Все озабоченные, сердитые. Крики. Хлопают калитки возле хат. Ссорой накрыто всё село.
Из магазина вырываются с бутылкой вина Жора и Федька.
Устраиваются под магазином, выпивают. Давка у магазина продолжается.
Людской гвалт плавно переходит в птичий. Всё вокруг белым-бело. На площадке копошатся тысячи кур. Экологически чистый метод выращивания органически чистого продукта.