Но Нина ничего не ответила. Она лишь молча опрокинула в себя еще одну рюмку водки и попросила заказать на десерт мороженое.

– Сто лет его не ела, – пьяно икнула она, и Ирина успокоилась в надежде, что, протрезвев, подруга неприятный разговор не вспомнит.

Нина действительно ужасно напилась, и Ирина трусливо сбежала из ресторана, заплатив официанту, чтобы тот посадил пьяную подругу в такси.

Больше всего на свете ей хотелось навсегда забыть об этой встрече. Она была уверена, что больше они с Ниной не увидятся.

Какая наивность! Через день Нина опять поджидала подругу у подъезда, но на сей раз она хотела просто денег. Ирина выдала ей двадцать рублей и поспешила на остановку, благо троллейбус сразу подошел. Но, сидя в троллейбусе, она с кислым лицом размышляла о том, что Нина, пожалуй, возьмет привычку ходить к ней чуть не каждый день и клянчить деньги. Хоть с квартиры съезжай.

А толку что? Ирина тут же одернула себя. Нина к театру придет, еще и скандал на проходной устроит. Нет, надо что-то радикальное предпринять. Может, милицией пригрозить?

Так и пришлось сделать. Нина появилась ровно через два дня, но на этот раз Ирина была готова.

– Вот что, Нина, – подходя к подруге, строго проговорила она. – Здесь двести рублей. Возьми. Но больше сюда не приходи, иначе я позову постового, скажу, что ты вымогаешь у меня деньги и угрожаешь моему мужу, а он у меня большой начальник.

Нина посмотрела на Ирину долгим непонятным взглядом, потом молча взяла деньги и ушла. Больше Ирина ее не видела.

Москва. Апрель 1937 г.

– Верочка, я дома! – входя в квартиру, проговорила Ирина. – Опять у тебя дверь не заперта. Боже мой! Помогите! – Ирина выскочила обратно в коридор и заголосила.

В кухне на полу лежала Вера с проломленной головой, рядом натекла лужица крови.

Милиционер на крики прибежал быстро, соседи еще быстрее. Весь подъезд гудел как растревоженный улей.

– Что стряслось?

– Убили, кажись!

– Да что «кажись»? Убили, совершенно определенно.

– Да что вы болтаете, вовсе и не убили, вон скорая приехала. Ограбили.

– Да не ограбили, а подрались! Ножом, говорят, порезали!

– Да что вы, любезная, придумываете, не ножом и не порезали, а как раз бандиты залезли через окно.

– Это на четвертый-то этаж?

– Так они по веревке, с крыши.

Толком никто ничего не знал, но домыслов и слухов было множество.

Поскольку вся мужская часть жильцов дома была в это время на службе, то в коридоре толпились преимущественно домохозяйки, прислуга и ребятня, примчавшаяся со двора на шум и крики.

– Сядьте, гражданочка, и рассказывайте, – устраиваясь напротив Ирины за столом с блокнотом, велел строгий милиционер с седыми висками.

– Да я вот только из театра вернулась, с репетиции, – всхлипывая и промокая нос платочком, рассказывала Ирина. Веру уже увезли в больницу, к счастью, она была жива. – Пришла. Дверь не заперта, у нас такое бывает. Дом спокойный, люди приличные живут. Я позвала Веру, она не ответила. – Тут голос Ирины задрожал, и она несколько раз нервно протяжно всхлипнула, но сдержалась. – Она не ответила, я прошла на кухню… – Вот тут уж она опять заревела.

– Гражданочка, давайте поспокойнее. Родственница ваша жива, – сердито прокашлялся строгий милиционер. Истеричные дамочки его раздражали, особенно вот такие, буржуйские пережитки. Накрашенная, завитая, духами вся квартира пропахла. Фу. Разве так советские трудящиеся женщины выглядеть должны? Еще и истерики будет закатывать.

Поймав его недовольный взгляд, Ирина еще пару раз шмыгнула носом, но все же в руки себя взяла и истерику устраивать не стала.

– Дальше что было? – одобрительно кивнул милиционер.