– Анна, я не знаю, что ты подразумеваешь под Древней

Грецией и золотым сечением. И вообще я тебя не до конца понимаю, но боюсь, что, если я начну задавать вопросы про Древнюю Грецию и тому подобное, мы так и не доберемся до более важного.

– Ты куда-то торопишься, Адам?

– Да, я тороплюсь вернуться обратно, но я хотел задать тебе несколько вопросов, прежде чем мы покинем твой… дом.

– Что ж, тогда уходи. Я тебя не держу. Я вот точно не тороплюсь идти в дом Адама. И на то у меня есть свои причины. Знаешь, с момента, как я последний раз видела человека, прошло очень много времени, и мне хочется поговорить. Просто поговорить. Если тебе неинтересно, скатертью дорога. Но я в любом случае сдержу свое обещание и дам тебе кошку. Только не Снежинку. Она моя. А вот другую дам.

Адам понял, что с этой девушкой ничего просто не бывает. Придется сменить тактику, если он хочет вернуться обратно и с кошкой, и с Анной, и с координатами сферы. Все три объекта были ценны для общества, в этом не оставалось сомнений.

– Анна, у меня есть время. Согласен, мы можем поговорить. Давай вернемся к вопросу твоей эвакуации из радиоактивной зоны позже. Если я правильно понял конструкцию сферы, это безопасное место, верно?

– Верно. Ничего нет безопасней моей сферы. Это ты правильно понял.

– Хорошо, давай будем говорить о том, о чем ты хочешь, только, пожалуйста, оставь место для моих вопросов.

– Договорились! – воскликнула Анна и принялась наглаживать спящую кошку. – Мы нашли собеседника, Снежинка. Мы нашли собеседника! Мур-мур. Храпишь? Объелась опять, да?

Кошка возмущенно виляла хвостом во сне, чувствуя вторжение извне в свои сладкие сновидения.

– Адам, ты не ответил на вопрос. Ты знаешь своих генетических родителей?

– Их все знают. ДНК-образцы. Это очень почетная работа.

Генетические идеалы. Все хотели бы быть на их месте.

– Вы братья и сестры все там, да?

– Генетически мы происходим от одной пары особей. Хотя это не совсем верно. Случалось несколько раз, когда родительская яйцеклетка или сперматозоид заменялись, но это происходило только в случае, если был найден более совершенный генетический материал или повышался процент диагнозов Нестерильности. Но даже при замене яйцеклетки либо сперматозоида кровное родство сохраняется. Так что да, мы генетически все близкие родственники. Ты вот говорила про красоту, а я не знаю, что ты имеешь в виду, называя меня красивым. Что ты вкладываешь в это понятие?

– Не знаешь, что такое красота? Вряд ли я смогу тебе объяснить, что это. Но я, похоже, поняла, в чем проблема. Вы все там такие, да? Как ты? Вы похожи друг на друга?

– Да, мы все люди. А люди похожи друг на друга. Разве нет?

– Адам, ты хоть раз видел людей с врожденными пороками, уродствами, болезнями?

– Нет. Хотя не совсем. Я видел нескольких человек с диагнозами Нестерильности. Но это никак не отражалось на их внешнем виде. Внешне они были такие же, как мы.

– Их не могло не быть. Даже при идеальном родительском ДНК несовершенные физически дети должны были рождаться. Что вы с ними делаете?

– Я же сказал, что не видел физически неполноценных людей, включая детей. Все, кто выходят из Инкубатора, обладают совершенными физическими данными и здоровьем, необходимым для полноценной жизни.

– Вот поэтому мне стало невыносимо грустно, Адам, когда я тебя увидела. Сколько их, кто не выходит из Инкубатора?

– Ты имеешь в виду поврежденных, нежизнеспособных особей? Не знаю. Говорят, их становится больше с каждым годом, поэтому они думают заменить образец ДНК. Ищут новую яйцеклетку. Я не знаю среднестатистическое количество поврежденных особей в годовой цикл оплодотворения. Это не моя работа. Почему это тебя беспокоит, почему тебе грустно?