не был нужен: мы не были влюблены, не хотели спать вместе, обоюдно хранили множество неприятнейших воспоминаний и не могли вызвать друг в друге ничего, кроме раздражения. Понимаешь? Так вот я и жалею о том, что ты выросла в такой искореженной, исковерканной семье. И, разумеется, восприняла некоторые стереотипы отношений между мужчиной и женщиной – тоже совершенно изуродованные, если сравнивать их с нормальными.

– А почему же ты не создал нормальных отношений? – фыркнула она.

Я вздохнул. Что сказать?

– Потому что всем управляла мама. – Почему?

– Потому что считала нужным делать это. Потому что ей так было удобнее. Потому что приятно всем управлять. Потому что матери почти всегда всем управляют. Не знаю почему. Я одно знаю: когда я хотел сделать что-нибудь по-своему, она говорила: я с Дашей живу, а ты только заходишь!.. А если я настаивал, дело кончалось диким скандалом. Которых я старался избегать, потому что мне казалось, что они тебя травмируют. Короче говоря, приходилось слушаться. Черт ли сладит с бабой злою?

Даша смерила меня гневным взглядом.

– Это цитата, – пояснил я.

– Ну а я-то при чем? – с напором спросила она. – Вы ссорились… да, я помню. Но при чем тут я?

– То есть?

– Ну да, вот именно: почему я-то от ваших ссор страдать должна была? Почему ты вообще меня бросил? Ты, когда уходил, думал, что меня бросаешь?

Она смотрела на меня возмущенным прокурорским взглядом… и мне нечего было ответить. И впрямь, что сказать? Я думал об этом, да, думал, еще как думал! Чуть не спятил когда-то от этих раздумий. Но, Дашенька, мама меня не любила, а жизнь с женщиной, которая тебя не любит, совершенно невыносима. Мне пришлось уйти. Я не Сцевола. Не спартанец. Да если б и был спартанец, все равно бы ушел, – потому что жизнь дана не для того, чтоб тебе весь век прогрызали брюхо. А зачем женился, если не любила? – спросит она. Что ответить? По ошибке. По глупости. По неопытности. Возможно, что и по расчету. Но если так, то самую малость. Ведь я глупец, конечно, но все же не в такой мере, чтоб вовсе не иметь расчетов на возможность счастья – пусть и совершенно нелепых. Ах, по расчету! – гневно воскликнет моя дочь. – Вот видишь!..

Я смотрел на нее – когда-то такую маленькую, что умещалась буквально в ладонях, – и невольно проборматывал весь тот убогий катехизис, что почти всегда крутился в каком-то уголке мозга. Хотел ли ты лучшего? – Да, я хотел лучшего. – Делал ли ты все, что должен был делать? – Нет, я не делал всего того, что должен был делать. – Знал ли ты, к чему это приведет? – Нет, я не знал, к чему это приведет. – Понимаешь ли ты свою вину перед дочерью? – Да, я понимаю свою вину перед дочерью. – Любишь ли ты ее? – Да, я люблю ее. – Хотел бы ты, чтобы она носила фамилию отца, а не матери? – Да, я хотел бы этого, но что толку? – Любишь ли ты детей? – Нет, с некоторых пор я не люблю детей. – Любишь ли ты по-прежнему женщин? – Да, женщин я по-прежнему люблю. – Хочешь ли ты детей от них? – Нет, я не хочу детей от них… Я смотрел на нее и понимал, что мы чужие друг другу. И это уже навсегда, потому что к отчужденности сердечной прибавилась географическая. Полтора года назад в бедном ребенке со скоростью коклюша развилась бескомпромиссная страсть, и Даша вышла за Роберта – гордого британца небольшого роста. Через три месяца брак распался – видать, не сошлись характерами; но Туманный Альбион не отторгнул юную жертву житейского кораблекрушения. Более того, она позвонила через две недели после собственной свадьбы, чтобы ликующе сообщить: «Сегодня мама тоже вышла замуж! Я ей тоже нашла жениха по Интернету!» «То есть, – только и нашелся сказать я, – теперь вся моя бывшая семья – англичане?»