Быть может, ещё и потому, что мы успели отвыкнуть от цивилизации, фермерский дом поразил наше воображение своей основательностью и благоустроенностью. Тяжёлую входную дверь открыла худая женщина в джинсах – жена фермера с неестественно поднятым вверх подбородком. Она прошептала «хеллоу». На шее у неё был высокий гипсовый воротник. По коридорам и комнатам с солидными дубовыми интерьерами фермерша провела нас в гостиную, уставленную мягкой мебелью. В массивном кресле у окна сидел хозяин, держась рукой за костыль. Фермер был бородат и казался в летах. Одна его нога была сплошняком закована в гипс и, несгибаемо вытянутая вперёд, покоилась на маленьком пуфике.

Вдоль той же стены, где и кресло фермера, стоял длинный диван. Фермерша указала нам в его сторону, и все вчетвером – Андрей, Солнцев, Катя и я – мы уселись на этом диване, образуя один сидящий ряд вместе с фермером. Колин уселся на единственном оставшемся кресле у противоположной стены гостиной и застыл в молчаливой позе медитирующего индейца, положив руки на колени широко расставленных ног. Фермерша спросила, не хотим ли мы чего—нибудь выпить. Мы, разумеется, не отказались и получили каждый по стакану с виски. После чего фермерша уселась напротив дивана на маленьком стульчике и уставилась на нас, умилительно улыбаясь и понимающе качая головой, насколько ей позволял гипсовый ошейник.

В гостиной воцарилась тишина. Мы молча попивали виски. Колин медитировал, глядя в пространство, фермерша, раскачиваясь на своем стульчике, молча разглядывала нас, как обезьян в зверинце, фермер безмолствовал, не поворачивая головы в нашу сторону. «Андрюша, скажи что-нибудь фермерам, а то как-то неловко делается, – прошептала я Андрею, единственному из нас умеющему говорить по-английски. «Маша, – прошептал мне Андрей в ответ, – я за эти дни так одичал, что совсем английский язык забыл».

Затянувшуюся паузу наконец прервал фермер. Он повернул голову в нашу сторону и спросил: «А что русский профессор думает по поводу Шотландии?». Частично вспомнивший язык Андрей перевёл вопрос Солнцеву. Профессор от неожиданности поперхнулся виски и звякнул зубами о стакан. Ненадолго задумавшись, он выдал на чистом английском: «Scotland is nice, but very small». Что в переводе означало, что Шотландия прекрасная, но очень маленькая.

Мы с Катей стали хохотать. Вслед за нами стали хохотать Андрей с Солнцевым. Колин продолжал сидеть в той же позе, фермерша, глядя на нас, продолжала понимающе качать головой, фермер сидел вполоборота в своём кресле, крепко сжимая костыль. От нелепости ситуации делалось еще смешней и мы никак не могли справиться с новыми взрывами хохота, от которых на наших глазах стали проступать слёзы.

Профессор первым пришёл в себя: он прекратил смеяться и строго велел, чтобы мы успокоились. Когда мы это наконец сделали, Колин встал и сообщил, что нам пора уходить. Фермер с фермершей нас задерживать не стали. Мы по очереди посетили фермерский санузел и откланялись.

Почему профессор вдруг решил, что Шотландия маленькая, он нам так и не объяснил.

Продуктом той зимней поездки стала красивая цветная карта ландшафтов полуострова Крэйгниш на северо-западном побережье Шотландии, составленная Солнцевым и лёгшая в основу моей дипломной работы в МГУ. В процессе написания диплома мне пришлось серьёзно взяться за изучение английского языка – Солнцев привёз из Шотландии книги с географическими текстами и заставлял меня переводить их на русский язык для использования в дипломной работе.

Через полгода я выпустилась из МГУ. На дворе были «лихие девяностые». Работы не было, и жизнь моя была бесприютна. После знакомства в Глазго с милой Шарлис я состояла с ней в переписке. Шарлис была влюблена в русский язык. Ей пришла в голову идея, чтобы я приехала в Глазго, поселилась с ней жить под одной крышей и обучала бы её русскому. Из полуголодной Москвы я сбежала в шотландскую непогоду.