– Франсуа, – только и могла промолвить Амалия, – где вы это все достали?

– О, – отвечал слуга, – я взял на себя смелость послать кое-кого за снедью в Дувр. Труднее всего было раздобыть икру, но, по счастью, там есть отель, хозяин которого долго жил в России, и он всегда готовит ее для себя. Не угодно ли откушать?

– Кого же ты послал? – недоверчиво спросила Амалия. – Ведь ты же не говоришь по-английски…

– Я захватил с собой словарь, – возразил Франсуа обиженно. – И потом, я заставляю работать свое обаяние.

– Обаяние? – проговорила Амалия задумчиво. – Хм! Только не заставляй его перетруждаться, а то оно до времени износится.

– Все понял, мадам!

– Арчи, – сказала Амалия, – что вы там сидите, как цапля на насесте? Присоединяйтесь лучше ко мне. Мой Франсуа – знатный повар. По крайней мере, граф Ларош-Бретон на него не жаловался.

Франсуа склонился в сдержанном поклоне и засиял улыбкой.

– Спасибо, – сухо отозвался Арчибальд, – но мне что-то не хочется.

Однако от блюд исходил такой аромат, что перед ним не смог бы устоять даже праведник, объявивший войну чревоугодию. Слов нет, овсянка – прекрасная и полезная вещь, но она все-таки меркнет перед креветками в винном соусе. И истуканом сидящий перед тарелкой со своим пориджем Арчи составлял любопытный контраст с Амалией, уписывающей за обе щеки то, что ей приготовил Франсуа. Наконец герцог не выдержал, пересел к Амалии и сначала робко, а затем уже без всяких околичностей принял участие в уничтожении кулинарных шедевров.

– Какая прелесть, – проговорил он с набитым ртом, указывая на опустошенное блюдо. – А что это такое?

– Лягушки, я полагаю, – отозвалась Амалия.

Арчибальд поперхнулся.

– Что?

– Ну да, лягушки из того самого пруда, где ваш предок утопил свою первую жену, – беззаботно подтвердила герцогиня.

– О мои лягушки! – возопил Арчи. – Какое коварство! Я с детства засыпал под ваше пение, и теперь… теперь вам пришел конец под ножом какого-то француза!

– Однако эти лягушки, должно быть, пребывают в весьма преклонном возрасте, коли вы знакомы с ними с детства, – съязвила Амалия. – Успокойтесь, я пошутила. Это телятина, а ваши лягушки в еду не годятся. Французы готовят только специально выращенных лягушек, а не тех, которые квакают где попало.

– Да? – рассвирепел Арчибальд. – И чем же, интересно, им не угодили английские лягушки?

Его непосредственность просто обезоруживала. Амалия переглянулась с Франсуа и разразилась хохотом. Герцог засопел и молча уткнулся в тарелку.

– Арчи, – искренне сказала Амалия, – вы просто прелесть!

– Смейтесь надо мной сколько вам угодно, – раздраженно сказал юноша, косясь на опустевшее блюдо с «лягушками», – скоро этому придет конец. Можете собирать свои вещи, сегодня днем мы отправляемся в Лондон. Я увижусь с архиепископом, он выслушает меня и, вне всяких сомнений, объявит наш дурацкий брак недействительным. Тогда я с радостью скажу вам «прощайте» и с легкой душой женюсь на своей Эмили.

– Поздравляю вас, – сказала Амалия и, к величайшему смущению герцога, обняла его за шею и поцеловала в щеку. – Франсуа! Собирайтесь. Мы едем в Лондон!

– Что за непристойные нежности при слугах! – фыркнул герцог, высвобождаясь.

Вечером чета молодоженов уже была в лондонском доме герцога на Парк Лейн – красивом, но совершенно непригодном для жилья. А на следующий день Амалия явилась в посольство, где ее ждал князь Голицын.

Князю Голицыну, послу и известному коллекционеру произведений искусства, было уже за шестьдесят. Он обожал французский язык, французскую литературу и французских танцовщиц. Нет поэтому ничего удивительного в том, что он получил назначение в Британию, страну английского языка, английской литературы и строгих (или, скорее, притворяющихся таковыми) нравов.