Во время Войн Воцарения Дом сохранял нейтралитет – кварталы его сросшихся в головокружительный лабиринт строений, в те времена окружала стена непроницаемого молчания, двери были закрыты, окна заполняла чернильная тьма. Уже много позднее Кинби шепнули, что кое-кто из верховных жрецов Аланая исчез как раз за одной из этих, открывшихся на секунду, дверей.
Сейчас Кинби складывал все эти фрагменты и приходил к однозначному и неприятному выводу – в руки Хранителя попал какой-то очень ценный артефакт времен Войн Воцарения, и он решил убрать всех, кто мог об этом знать или догадаться, что это за предмет.
– В любом случае это какая-то исключительная гадость, – пробормотал Кинби, распахивая дверцы платяного шкафа.
Для столь важного визита детектив выбрал в меру строгий, но не слишком консервативный темно-синий костюм в тончайшую, чуть заметную, белую полоску, светло-серую рубашку и синий же, ручной работы, галстук с неброским рисунком.
С сожалением поглядев на висевшую на стуле кобуру с кольтами, Кинби достал из ящика плоский автоматический пистолет и приладил в специально для этого предусмотренном внутреннем кармане пиджака.
Увы, но Шепоток и Разговорчивый будут слишком видны под этим пиджаком, – думал Кинби, поглаживая рукоятки кольтов. Без этой парочки он чувствовал себя несколько неуютно. Впрочем страсть к хорошо сидящим, сшитым на заказ, костюмам частенько перевешивала, а пиджаки свободного покроя сейчас были не в моде.
А Кинби всегда строго следовал веяниям моды. Решив, что сегодня обойдется без шляпы, детектив закрыл шкаф.
Центральный вход в Дом Тысячи Порогов тонул в медленно кружащихся тенях. Кинби почувствовал, как напрягаются мышцы. Все его существо отзывалось на призыв Тьмы, пропитавшей Дом.
Скрипнув зубами, вампир взбежал по ступеням и постучал в дверь.
Открыли моментально, будто человек, стоявший на пороге, ждал визитера. Впрочем, скорее всего, так оно и было.
Невысокий тщедушный человечек в свободной зеленоватой хламиде склонился в поклоне.
– Что будет угодно уважаемому господину?
– Господину угодно увидеться с Хранителем, милейший, – процедил Кинби, тщательно дозируя нотку аристократической хамоватости в голосе.