Привыкшие к несвободе,  люди уже не хотят бесплатно слышать о свободе и при случае обвиняют любого освободителя, в первую очередь, в ненависти к русскому народу, не понимая, что я и ты, и он, будь он хоть эскимосом, и есть русский народ. Оттого только он и великий, что вбирает, а не прогоняет.

Уж больно много нас, хотя все меньше, чтоб просто так заметно пройти. А пока нефть с газом есть – русским быть выгодно. Те, кто остались на полях сражений, – невосполнимая утрата. Они не зная того бились за их газ и нефть. Они мои, любимые братья и сестры. А остался в окружении не плохих, не хороших, не обычных или необычных, а просто других, людей. Они более осторожные и, наверно, справедливо считают свою жизнь высшей ценностью и что отдать ее за кого-то – это величайшее заблуждение и глупость, а тем более поделится с ближним.

Потомки тех, кто отдал жизнь за Родину, видят, что жертва их отцов и матерей не оценена. Власть усиленно эксплуатирует этот подвиг в своих целях, но не сплотила нас. А демократ-президент, как мы видим, не отвергал культа своей личности. Да и правда, что я тут разошелся, наседаю, нашел тоже белую кость, голубую кровь, из обычных.

Культ личности – это приятно. А голубую кровь еще заново растить надо. Одно знаю: портреты президента уже давно много больше почтовой марки. Интересно после окончания  правления  стыдно за  пафос не будет?

И это одна из многих примет времени. Хочется смеяться, вспоминая, как говорили Мюнхгаузену: «Присоединяйтесь, присоединяйтесь, присоединяйтесь». А он не захотел, и пришлось лететь на Луну. Ему-то хоть предлагали, а вот нам нет. И не жалею?! Уверен! А вдруг предложат! Что будешь делать!? Полетишь на Луну?

21

Должник

– Две тысячи голосов я бы собрал. Что ты! В двух таких больших общежитиях пару тысяч найдется! – хвалился Иван по телефону, притом, что за язык его никто не тянул.

– Тогда я зайду? –

– Заходи. Адрес знаешь?

– Нет.

– Тогда слушай.

Когда  пришел, Иван смутился такой оперативности. Пришлось уйти и прийти через два дня. У дверей  встретили блуждающие глаза его жены, в которых особо явно пропечаталась  усталость. В руках у меня папка с бланками приблизительно на две тысячи голосов.

– Куда столько? Дай хотя бы листов десять – удивленно произнес Иван.

По его виду стало ясно, что и десять листов для него  много и даже одного листа за глаза и на  прежние слова не стоит надеяться!

Так и вышло. Зашел еще через три дня и не получил ни одной подписи, да и бланки куда-то запропастились. С сожалением посмотрел на Ивана и его, словно закостенелую, жену и, попрощавшись, без лишних слов пошел. Он шел сзади.

У двери Иван фальшиво, совсем так же, как говорил о двух тысячах подписей, произнес, словно надеясь увидеть  подтверждение правильности своих стремлений: «Надоело это общежитие. Хочу квартиру купить! Только вот зачем она мне здесь! Заколебали холод и слякоть, да и не молод я. Пора и домой, в Краснодар собираться». Заявление прозвучало еще  бессильнее, чем даже обещание собрать данные, и еще сильнее  высветило обреченность Ивана.

«Удачи, выздоравливай!» –  произнес я, поняв, что на энтузиазме сегодня  далеко не уедешь. И, придется в крупных масштабах подделывать подписи членов партии. Так, как самих членов, еще не ведающих, что они члены, в виде распечатки на пяти листах подогнал еще один старый знакомый.

Работники одного из предприятий города со всеми паспортными данными, прописками, телефонами, но без подписей. Они не знали, что станут членами партии. Что же, и я не знал, но так получилось. Успокаивало то, что это им ничем не грозило, да и мне, собственно, тоже, так как напрямую не было связано с извлечением прибыли.