Изгой. К конкурсам, аукционам, полезной информации под разными благовидными предлогами не допускают. И осторожничаешь и терпишь, даже когда хочется рубануть, зная, что один в поле не воин тем более перед  – холеными, сильными, бессовестными, дерзкими и решительными.

Женщины во власти – это не моя тема. На них, вроде как, не натравлен. Посмотришь все как одна на подбор. А то вот вдруг опять где-то рядом пусть маленькая, но совершенно новая, пришлая метла, подмела и опять брать в лапу опасно. Тогда чинуши уже как будто и не видят, и не здороваются с бывшими кормильцами. Кормильцы в шоке! Столько вложили! Им тихо намекают, что временно. А сказать, что ты писатель, засмеют, лукаво приговаривая: «Да бросьте вы! Писатели все в Москве, а кто нет, тот, извините, и не писатель вовсе, а так – неудачный, демагог и графоман.

И поделом вам за ваши инсинуации в наш адрес. Издательства, кстати, тоже под нашим неусыпным контролем. Больше вас не напечатают! Ишь  разошлись: безнаказанно строчат. Чтобы другим неповадно! Вы что не знаете, где живете!? Где? В джунглях – вот где!» И нет желания спорить, и  писать про них, не хочется, а надо. Надо как то хоть и со скрипом, исполнить  гражданский долг.

Порой просто не понимаешь с кем спорить, когда перед тобой непонятное существо, слепленное из такого компоста. Плетеная солома с глиной. Саман, прошлый век. А сейчас эдакая сибаритствующая химера с головой силовиков, телом правительства, хвостом здравоохранения и так далее. Вертикаль, высока и глубока, не спрячешься если что!

А вокруг такая разруха! А у них все хорошо! Берешь газеты, читаешь и впору сравнить господ наших с крысами: только они имеют такую живучесть и приспособляемость, ну разве что еще тараканы. Осторожно, крысу обидишь в год Крысы! Суеверия. Прочтешь страничку другую Бродского с утра и как то тянешь лямку до вечера. Живой бродяга. Подпитывает гениальностью.

Перед компьютером, как перед Богом, стою на коленях. Клавиатура на стуле, печатаю. Колени поламывает. Колени плющит. Чем-то жертвую, ради чего то. Здорово, знаете, терпение развивает. На многое суетное не реагируешь.

Попробуй часов пять на коленях постой в качестве успокоения. Энергия цинь все сильнее плещет о борт черепа и, перехлестывая, стекает меж затекших ляжек на ковер.

Вот бы государственные организации лишить удобных стульев, кресел и массивных столов и посадить всех на колени. И, глядишь, телом бы окрепли некоторые целлюлитные телеса. И японское терпение и уважение появилось к просителям.

Не сразу, но все же задумались бы, откуда такая спесь у носителей информации, как они сами себя скромно называют. Думаете, они что-то слышали о площади Святого Петра или хотя бы о саркофаге и «моменте мори».

Слышали и лично видели еще раньше нас, но такое ощущение, что  собираются жить вечно. И к этому же. Чего только не увидишь по телевизору, и все чаще человека, живущего не своей, а, по большей части, чьей-то подсмотренной жизнью. Он подражает. Я подражаю. Ты подражаешь. Идем по проторенным дорожкам. И это не просто свойственно, как обладателям нервной системы – это навязчиво, приятно. Мы жертвы маленьких серебристых рыбок. Мы рабы потребления. Нам всего хочется, особенно того чего у нас пока нет, а у соседа, друга, родственника есть.

И если раньше я обычно раздражался своей невъезжаемостью в их пролеты и стандарты, то сейчас успокоился. За ними не угонишься. Они больше всего этого хотят. А поэтому чтобы раздобыть что то ценное не остановятся почти не перед чем, тогда визгу будет как в песочнице.

 А периферия все больше разговаривает на телевизионном языке – баловство у нее такое, радикально забойная смесь хип-хопа и поставангардного пан-рока. Пошлость языка, тем, манер, тона, цвета, запаха, моды. А вообще извините, даже улыбки какие то подхалимские, не исключаю что и у меня. Вот  писал и  при слове «язык»  компьютер сбился на английский, а он, как известно, – язык спекулянтов, пиратов, колониалистов и финансистов, рок-н-ролла, и еще много чего. И на нем «ты» и «вы» одно и тоже – «you».