Сначала Пыжиков слонялся по Таврическому саду, вспоминая пионерское детство. Раньше при входе с Потемкинской была галерея портретов пионеров-героев, которые, ясное дело, ничем хорошим свою жизнь не закончили. Их имена учили наизусть, и каждый школьник знал биографии Володи Дубинина и Юты Бондаровской. Маленький Алик тогда уже понимал, что патриотизм – это красиво, но большой пользы не приносит.

Сейчас малолетних героев убрали куда-то в запасники, а может, и вовсе на дрова порубали. А посреди аллеи стоит, как и стоял, товарищ Ленин, только сейчас он почему-то на треть розовый. На постаменте масляной краской выведена крупная цифра «6». Инвентаризация, что ли, была? Он заинтересовался и прошел вглубь сада, посмотреть, под каким номером по описи прошел памятник Есенину. Когда добрался до белоснежного поэта, оказалось, что того не сосчитали. Зато ногти великого «деревенщика» были окрашены ядовито-красным цветом: вниманием все-таки не обошли.

В размерах Таврический, кажется, поуменьшился и стал слишком упорядоченным. Нет уже тенистых уголков и заброшенных, стоящих в стороне скамеек. Да что удивляться, если даже Летний сад превратили в регулярную зону для прогулок! Все меняется, все меняют, стремясь к некоему совершенству и исторической правде, а на самом деле все только портят.

Из самого сада он пошел в оранжерею. Тут тоже радости мало: ровно посередине стоит толстенная пальма, за которую ухватилась еще более толстенная невеста в обгрызенной фате, хохочет-заливается! А рядом тощий плюгавенький женишок с огромной бабочкой на мускулистой шее пьет шампанское и фальцетом подхихикивает.

От этой радостной картины Пыжикову стало совсем тошно и он зашел в булочную напротив (к товарам по назначению там прилагался еще и винно-водочный отдел), взял бутылку грузинского коньяка и вернулся в сад через те же самые ворота. Хотел сначала выпить с Лениным, но постеснялся: дети вокруг, да и частично розовый вождь с номерным знаком вызывал некоторую жалость. Продрался сквозь кусты к Сергею Александровичу и присел на скамеечку рядом. Вскрыв коньяк отпил сразу треть и закурил. Нет, надо было угостить, конечно, вождя социалистической революции, все-таки именно он помог заработать ему исходный капитал. Сам Владимир Ильич об этом вряд ли подозревал, но начинался великий денежный путь Альберта Пыжикова, тогда еще студента первого курса Ленинградского художественного училища им. В. А. Серова, именно с него.

Ловким движением пера переправив в студенческом единицу на четыре, гордый собою Алик целиком посвятил летние каникулы идейному облагораживанию сельских клубов, красных уголков и колхозных правлений. По заведенному порядку в таких помещениях на самом видном месте должен был висеть портрет Ульянова-Ленина. Это строго проверялось и, если не висело, пресекалось. Потому-то заезжий «ленинградский художник» Пыжиков везде был желанным гостем. Чем больше портретов вождя, тем ярче слава колхоза и тем выше заработок охамевшего от своей безнаказанности Алика.

Вождя он ваял в почти барельефном изображении на липовых досках, которые чуть подкрасив, выдавал за ясеневые – текстура примитивная, но в два раза дороже. Сельскому начальству нравилось.

После второго курса Пыжиков направил свои стопы туда, где Ильич должен был иметь черты, схожие с коренным населением: или узкоглазый, или широкоскулый, или с густыми бровями – в зависимости от республики, в которой творил молодой предприниматель. Денег заработал на вполне безбедную жизнь и стал внедряться в интеграционные процессы. Купит в Витебске партию цветных телевизоров «Радуга» – продаст в Вильнюсе, подъегорит несколько ящиков модных подсвечников в Таллине – сбросит в Горьком. Эх, Советский Союз с вечным своим дефицитом, нет тебе ни конца ни края!