– Кашляла, как чахоточная, – с досадой покачал головой Степан… Весь седой и морщинистый, он в свои сорок лет напоминал умирающего старика… Та же вечная тоска и бессмысленность, с какой темные силы Вселенной бросили этот народ вымирать посреди среднерусской равнины, выражались в нем странной простотой, с какой он рассуждал о живых и мертвых…

– Загнулась как рябинка под упавшим дубом, – вздохнул Степан и даже прослезился.

– Ты говоришь, у нее осталась дочь?! – спросил я.

– Ну, вылитая копия Светки, – кивнул Степан, – будто сама от себя родила, как инфузория туфелька, бля!

– Степан, а для чего ты живешь?!

– А х**, его знает! – Степан глядел на меня совершенно бесцветными глазами. Казалось, скажи ему, – убей человека, и он убьет, лишь бы налили. Стакан в его здоровенном кулаке выглядел неправдоподобной маленькой букашкой… Словно угадывая мои мысли, он раздавил его, как давят ненужное насекомое, которое пытается насосаться твоей крови…

– А мой то Колька у нее учился, по литературе одни пятерки получал. Я спросил Светку, ты ему чё, по блату, что ли ставишь?! Нет, говорит, сам молодец, старается, любит, говорит, литературу как мать родную!

– А почему она спилась?!

– Дык, у нас тут все рано или поздно спиваются!

– Ну, прямо так и все?!

– Ну, может и не все, но многие, – Степан искал не только для нее, но и для себя какого-то внутреннего оправдания, но вместо оправдания видел только хмурое небо за окном.

– Вон, бля, и погода и не радует! Вроде и лета совсем нет, одни дожди, как зарядють,

так сразу же водки захочется для сугреву!

– Степан, а ты веришь в загробную жизнь?!

– Что, я, – ебнутый, что ли?! – засмеялся Степан. Сквозь его местами беззубый и прогнивший рот на меня смотрела она, зияющая черная бездна, а в ней светилась улыбкой она, – милая и волшебная Светка, в пасти безумного зверя, она потерялась с мечтами…

– Наливай еще! – скомандовал я, крепко сжимая железную спинку кровати, такую же холодную как прутья ее могильной ограды… И где они теперь ее живые и нежные руки?

– А ты, значит, развелся?! – задумался Степан.

– Было дело, – вздохнул я.

– Моя, вон тоже, со мной развелась! Денег, видишь ли, нет! Да где их у нас в совхозе заработать то на х**. Директора меняются как карты в колоде, сегодня один, завтра другой, и все воруют, воруют! И хуй, кого бы посадили! Всю Рассею надо сажать!

– Да, ты же сам не работаешь и пьешь, – заметил я.

– А на кого пахать то, на папу Карлу?!

– Ну, хотя бы на свою семью!

– Я им не нужен, – обиженно вздохнул Степан.

– Может потому и не нужен, что пьешь и не работаешь?!

– Слушай, я работаю, просто пью частенько, поэтому и копейки нет за душой! Ну, приболел я, понимаешь, тоска меня заела, за сердце взяла, взяла, да и не отпускает, сволочь! – Степан на мгновение сделался злым и красным, но затем быстро размяк после следующего стакана и запел.

– Из-за острова настрежень, на простор речной волны,

Выплывали расписные, Стеньки Разина челны!

– Степан, ради Бога, прекрати петь, Светка умерла, мы ж ее поминаем, – рассердился я.

– Дык, она давно уж померла-то, – удивился Степан.

– А для меня она сейчас померла, понимаешь, – я попытался взять его за плечи и хорошенько встряхнуть, но эту громаду было мне не под силу одолеть.

– Да, ладно, извини, – махнул рукой Степан, – забылся маленько, б*я буду, забылся! – он даже постучал кулаком в грудь, и мы снова разлили по стаканам водку.

– А ты веришь в загробную жизнь?! – спросила меня она.

– Верю, – шепнул я, ощущая в своей руке ее теплую ладошку.

– И я верю, – улыбнулась она и зашептала нараспев стихи, —