– То есть – в «Доме»? – пробормотал доктор, уставившись на египетский саркофаг невидящим взором. – В «Родильном доме»?

Люциус расплылся в улыбке:

– В «Нью-Йоркском родильном доме». Чьим главным благодетелем был и есть…

– Морган, – прошептал доктор. – Пирпонт Морган.

– Из чего следует, – добавила мисс Говард, – что в тот миг, когда вы с Джоном… развлекались в особняке мистера Моргана, он, по сути, платил этой женщине, чтобы та заботилась о матерях и новорожденных. – И она глянула на мистера Мура, улыбнувшись так, словно была не уверена в стабильности его психики. – Вот что его так развеселило, понимаете, в сочетании с полным измождением. Он пребывает в таком состоянии с того момента, как мы это узнали, и я, признаться, уже не знаю, как его привести в чувство.

Веселье мистера Мура было вполне объяснимо. Возможно, отчасти оно усиливалось облегчением от того, что мы засекли добычу, но основной причиной все же служил тот факт, что эта женщина некогда состояла на службе (пусть и косвенно) у величайшего финансиста, сыгравшего важнейшую и, в каком-то смысле, беспокойную роль в нашем расследовании дела Бичема. Была в этом какая-то поэтическая – и да, уморительная – справедливость. Видите ли, в ходе того расследования мистер Мур с доктором были похищены и доставлены в особняк Моргана, чтобы силой утрясти возможное воздействие того дела на город; однако помимо того, что аудиенция здорово сыграла нам тогда на руку, она оставила у этих двоих не самые приятные воспоминания об одном из наиболее могущественных дельцов, банкиров и филантропов страны.

Помимо других своих благотворительных начинаний, мистер Морган являлся главным источником финансирования «Нью-Йоркского родильного дома» – большого особняка, ранее принадлежавшего мистеру Гамильтону Фишу18 и располагавшегося, как уже заметил Маркус, всего в полуквартале от дома Крайцлера, на углу 17-й улицы и Второй авеню. Там, по словам не столь милосердных, однако знающих людей, Морган устроил перепланировку, расширив здание с тем, чтобы хватило места для коек всем его любовницам. Как бы там ни было на самом деле, это медицинское учреждение оставалось одним из немногих, что работали с детьми, но доктор с его персоналом не общался: отчасти в силу того, что «Родильный дом» заботился о незамужних и неимущих матерях и их потомстве, что не отвечало специализации доктора, но в основном потому, что руководил им доктор Джеймс У. Маркоу, по случайности – личный медик мистера Моргана.

Невероятный набор совпадений, скажет кто-нибудь; но рожденный в Нью-Йорке знает, насколько мал этот город, и подобные вещи приключаются здесь регулярно. Так что хотя осознание сего заняло у доктора добрых тридцать секунд, с другой стороны – это всего полминуты, по истечении коих он обратил свой ум к практическому аспекту.

– Так вы говорите, она работала там в прошлом году? – Взгляд доктора остановился на Маркусе. – Я понимаю, после этого ее уволили или она уволилась сама?

– В каком-то смысле и так, и эдак, – ответил Маркус. – И в каком-то смысле сие покрыто завесой тайны. – Из стопки бумаг в руках он извлек одинокий лист. – Сегодня доктора Маркоу на месте не оказалось, а когда мы застали его дома, он отказался нам помогать. Мы бы могли нажать на него, навестив в официальном порядке, однако нам показалось, что распространение незначительных сумм среди сестер окажется эффективнее. Так и вышло – и вот, что мы обнаружили. – Он продемонстрировал доктору страницу, испещренную записями. – Для начала, все сестры, работавшие там в прошлом году, безошибочно опознали женщину на рисунке. Ее имя – Элспет Хантер.