Эти ладони были большими и горячими, и находились среди нас такие, кто жаждал их прикосновения, как единственного источника тепла и надежды на сытый завтрак.

Но только не я.

Упрямый и самый сложный из его пленников, я стал огрызаться, как только у меня начали отрастать зубы. А то, что было «до», я заставил себя забыть.

– Тебе не нравится, когда я тебя трогаю? – голос инока звучал, как сладкая патока. – У тебя красивое тело, Рино. Почему ты такой худой? Мне известно, что это ты таскаешь яйца из курятника, но я ведь не наказал тебя за воровство. А всё потому, что ты мой любимый сын. Возьми хлеб, я принес его для тебя.

Я ёжился и сцеплял зубы, насколько хватало смелости отстраняясь от шершавых рук. Морщась от запаха смолы и ладана, которыми инок пропах насквозь, мотал бритой головой «нет», прижимая ладони, сжатые в кулаки, к посиневшим от холода бедрам.

– Ласка и забота, это проявление истиной любви отца к своим детям. Я люблю каждого из вас, Рино. А ты должен любить меня.

– Я знаю, как попасть на холм крестов. Я наемся камней в саду, как Бенито, и умру! Я это сделаю!

– Ступай под воду, дьявольское отродье! И пусть молитва очистит твою грешную душу! Вслух читай, чтобы я слышал! Ты еще попросишь моей милости!

В десять лет я впился зубами в его руку и потерял сознание от удара об стену. В двенадцать – полоснул Сержио по груди найденным на берегу куском стекла и не дал себя ударить, а после этого несколько ночей просидел в подвале с библией в обнимку, от голода отгрызая куски от кожаного переплета. Я не просил и не каялся. Всё что мог, брал сам, и уже тогда ненавидел инока всей душой. В то время как души других детей дома всецело принадлежали ему.

Тогда нас еще было четверо, оставшихся из восьми.

А однажды в нашем монастыре появился новенький.

Мальчишке было лет десять, у него были голубые глаза и светлые кудри, как у девчонки. Он был страшно напуган, закрывал лицо руками, но успел мне сказать свое имя «Теодоро», прежде чем забыл его и стал для отца Сержио малохольным сыном Флавио. Ребенком грешной шлюхи, у которого демоны отобрали ум.

Тео. Единственная душа, к которой я смог привязаться в том аду.

Прошло десять лет, но я никогда не спрашивал его, помнит ли он наше прошлое.

– Привет, Тео.

Я произнес негромко, но он услышал меня, сдернул наушники на шею и тут же вскочил на ноги.

– Ангел? Привет! Ты проснулся!

– Да. Что ты делал на полу?

– Я ждал тебя, не хотел будить. Я принес тебе одежду, мама просила.

– Спасибо.

Он редко бывал внимательным, обычно его мысли перескакивали с одной на другую, но сейчас, заметив мой внешний вид, Тео изумленно спросил:

– Ты ранен? – как будто это не я минуту назад лежал перед ним в одних трусах и в бинтовых повязках.

Я встал с кушетки и взял со стула футболку. Надев на себя, стал влезать в штаны.

– Ерунда. Подрался с человеком-пауком за последний бургер на заправке. Он мне здорово вломил, пришлось сбежать, и вот я здесь. Надо предупредить Алонзо. Если меня будет спрашивать странный тип в лосинах, пусть спустит на него собак.

Тео рассмеялся. Негромко и в то же время легко, как будто он не слышал шутки смешнее.

– Мы в Италии, чувак. А Питер Паркер живет в Америке! Тебя надули, это был не он!

Я сделал вид, что удивлен.

– Черт, обидно. А похож.

Но Тео не поймался. Вдруг перестал улыбаться и нахмурил лоб, как делал всегда, когда хотел сосредоточиться. Подошел ближе, заглядывая мне в лицо.

– А ты пытаешься надуть меня. Я знаю, Ангел, ты подрался! Это были плохие люди, да?

«Подрался» из уст Тео прозвучало слишком невинно. Я не хуже Марио отдавал себе отчет, что из своей смертельной вендетты вряд ли выберусь живым. Но пусть будет так.