Шар достиг моей шеи. Следующим моим ощущением было тепло, которое разлилось от шеи к сердцу, а от него по кровеносным сосудам к каждой клеточке моего тела. Со вчерашнего вечера в церкви не топили, по всем правилам я должна была озябнуть от холода, но мне было тепло, я ощутила радость, струящуюся вместе с теплом из моего естества. Душа моя возликовала, я прекрасно понимала, что такое состояние было достигнуто благодаря Ангелу, я хотела, чтобы оно никогда не заканчивалось.

– Теперь пой, – вновь сказал Ангел.

– Я не смогу.

– Сможешь. Пой.

Он произнёс эти слова так настойчиво, что я запела. В последнее мгновение мне показалось, что голос родился спонтанно и так же спонтанно разлился по церковному залу.

Он напоминал журчание тонкого ручья, шум ветра, когда колышутся в поле налитые колосья ржи, он был похож на звон маленьких колокольчиков, на сияние звёзд в ночном небе. Он был как само небо: безграничное, манящее, дарящее тебе сплошной покой, чтобы успокоить твоё страждущее сердце, твою покрытую кровоточащими ранами душу, чужую, далёкую от мирских забот. Мне показалось, что голос окутал всё тёплой волною и распространился за пределы церкви. Этот голос принадлежал мне, и в то же время без Ангела он не был бы так прекрасен, так совершенен. Мне показалось, бабушка Дарья слушала меня, любуясь моим пением.

Вдруг картина резко оборвалась, Ангел скрылся, и в церкви вновь стало темно. Позади меня послышался шорох, кашель, чьи-то шаги. Я была почти на грани экстаза, воодушевление захлестнуло меня целиком, тонкими невидимыми нитями я была связана с чудесным светлым миром Радости, Озарения и Покоя, который всегда остаётся недоступным обычным смертным. И вдруг всего этого не стало так быстро, так неожиданно в одночасье. Мне не доставало моего друга Ангела, незримого помощника и собеседника.

«О, Ангел, о свет моих очей,

Почему ты покинул меня

Вопреки моим ожиданиям?

Почему оставил меня с людьми,

Которые напоминают

Злых, отчаявшихся существ

В болоте жизни?

Мне не хочется возвращаться к ним…»

Кашель за моей спиной повторился. Я осмотрелась.

– Здесь кто-то есть?

– Я вспомнил, что забыл запереть дверь, поэтому, закончив молебен, я пришёл сюда, – произнёс отец Владимир.

– Вы тоже не спите?

Отец Владимир вздохнул.

– Несколько лет мучит меня бессонница, и я ничего не могу с этим поделать. Но, войдя сюда, я услышал необычный голос, который напомнил мне о моём детстве.

– О детстве?

– Да. Будучи ребёнком, я бегал к реке и любовался тем, как солнечные блики отражались от её ровной поверхности, играя ослепительными зайчиками. Это было давно, очень давно.

Отец Владимир перекрестился.

– Упаси, Господи, мою душу.

Я закуталась сильнее в платок, данный мне монашкой-черноризницей Аграфеной, втянула голову в плечи, чтобы выйти на мороз и тихонько добрести до своей кельи, однако отец Владимир задержал меня.

– Постой, у тебя очень красивый голос, ты поёшь так, что душа расцветает и грудь трепещет. Давно ли живёшь при монастыре?

– Недавно, – ответила я, – Месяц назад меня привёл сюда дедушка, а сам он дальше отправился.

– Раньше я ни разу не видел тебя здесь.

– Я помогаю сестре Марии на кухне стряпать просвиры, иногда мне доверяют воск лить, чтобы свечи делать.

– Тебе нравится у нас-то?

– Нравится. Здесь все добрые, хорошо ко мне относятся.

– А там в миру плохо относились?

– Всякое бывало.

Голос отца Владимира выдавал в нём человека средних лет, говорил он не торопясь, с расстановкой, спокойно.

– Согласишься ли петь в нашем хоре во время служб и обрядов?

– Соглашусь, – не раздумывая ответила я.

– Где твои родители? – спросил отец Владимир после минутного молчания.