Я позвала моего ангела, сказав, что компьютерные вопросы можно и по телефону обсудить, а ребенку нужен режим. Тоша горячо меня поддержал.

Мы отвезли Галю с Тошей и комбайном на мою старую квартиру и отправились домой. Игорь заснул прямо в машине. Глядя на его на удивление спокойное, безмятежное личико, я подумала, что Галя, похоже, права, а я ерундой занимаюсь. Ведь сколько лет я пыталась объяснить своим родителям, что все люди разные, и каждый идет по жизни своей дорогой и своим темпом, а теперь собственного ребенка под общепринятые мерки подгонять стала. Нет уж, у меня просто очень наблюдательный, вдумчивый и сообразительный сын. А каким он еще, скажите на милость, может быть – у меня-то?

***

20 декабря

Сегодня мы познакомились с первым снегом. Вот до чего я зиму не люблю, но в этом году она пришла так поздно, что утром, увидев из окна, что за ночь все вокруг покрылось белоснежным, девственно-чистым и пушистым покрывалом, даже я пришла в неописуемый восторг.

На улицу мы собрались в рекордные сроки. Игорю, похоже, передалось мое возбуждение – он повизгивал, колотил руками и ногами, подгонял меня. Даже шапку мою в покое оставил – сообразил уже, наверно, что она является чем-то вроде сигнала стартового пистолета, после которого можно на улицу бежать.

А вот с рукавичками перебороть его мне не удалось. Стаскивал он их с себя намного быстрее, чем я их назад натягивала. Вот же папин сын – холод ему нипочем! И не только с ними заупрямился – увидев парящие в воздухе крупные снежинки, широко распахнул глаза и принялся вырываться из коляски. Пинал ее ногами, дугой выгибался, перевернувшись на бок, за бортики руками хватался, подтягиваясь вверх, и верещал, как резанный. Еле до реки добежали под эти вопли протеста.

Там я взяла его на руки, и мы принялись разглядывать заснеженные, словно в волшебной сказке, кусты и деревья. У него, правда, никаких сказочных ассоциаций по малолетству не возникло, и однотонный, белоснежный пейзаж привлекал его недолго – снежинки оказались намного интереснее. Сначала, когда они присаживались ему на лицо и тут же таяли, он нахмурился, смешно сморщив нос, но затем замахал руками, ловя новую, невиданную доселе игрушку.

Не ощутив в ладошке никакого результата своих усилий, он обиженно засопел, и откуда-то из глубин комбинезона до меня донеслось предупреждающее раздраженное ворчание. Рассмеявшись, я сгребла с земли снежок и протянула ему. Он схватил его, вонзив в податливый комок все пальцы, радостно взвизгнул и тут же запихнул его в рот.

Отобрать – одной рукой-то! – крепко зажатую в кулаке добычу мне удалось не сразу. Побагровев от злости, он издал утробный, яростный рык разочарования… и закашлялся.

Помертвев от ужаса, я затолкала его в коляску и ринулась домой, кляня себя на чем свет стоит. Вот где была моя голова? Ведь знала же, знала, что он все без разбора в рот тащит – так нет, папин сын, понимаешь, неподвластный человеческим слабостям! А кто, искупавшись в мае, сутки потом без сознания валялся, в то время как нормальный человек простым насморком бы обошелся? О Боже, немедленно домой и в горячей ванне попариться!

Ждать, пока наберется ванна, у меня сил не хватило – сорвав с нас обоих одежду, я схватила Игоря и ринулась в душ, даже не вспомнив о резиновых ковриках. И поняла, что, с ребенком на руках, я там не поскользнусь ни при каких обстоятельствах – в пальцах ног какая-то обезьянья цепкость появилась. И мне было плевать, что мы с Игорем забрались в этот душ одинаково голыми – мысль поискать купальник мелькнула где-то на краю сознания и там и скончалась.