– У меня все нормально, – воодушевившись, уже спокойнее ответила я. – Пока, – спохватившись, я потянулась к деревянному подлокотнику дивана и постучала по нему. – Так что нечего надо мной трястись, словно я сейчас рассыплюсь – я только нервничать начинаю, а мне это противопоказано.

– Так что – от меня вообще толку никакого? – с обидой спросил он.

– Ну почему же? – возразила я. – Если что-то нужно будет, я тебе сразу скажу. – Он приосанился. – А пока… вон бабуле можно помочь – она только рада будет. Ты же не откажешься создать вокруг меня атмосферу расположения и доброжелательности?

Он подозрительно глянул на меня, но возразить ему было нечего – прямейшие профессиональные обязанности не позволили. Я уже начала мечтать о том, чтобы соседке что-нибудь починить понадобилось – чтобы он хоть на какое-то время перестал порхать вокруг меня, страхуя каждое движение. Если бы еще мать можно было как-то отвлечь!

Наша бабушка словно услышала мои слова. Один-два раза в неделю мы, отправляясь в магазин, и для нее покупки делали, но потом каждый второй день – вернее, вечер – выяснялось, что она забыла что-то в список включить. То хлеб, то масло, то кефир…

– Ну, что Вы, что Вы, Варвара Степановна, – всякий раз с готовностью кивала я головой, – Анатолий с удовольствием сейчас съездит – он же на машине в два счета туда-сюда обернется.

Мой ангел с каменным лицом направлялся к вешалке, старушка плелась за ним, рассыпаясь в таких благодарностях, что ему оставалось только бормотать: «Да никакого беспокойства!», а я получала получасовую возможность спокойно прислушаться к своему телу, что в его присутствии всегда заканчивалось истерическим: «Что у тебя болит?».

Вскоре устная благодарность показалась Варваре Степановне недостаточной, и однажды она явилась к нам вечером на чай – с испеченным ее собственными руками луковым пирогом.

Именно в этот день к нам приехала моя мать.

С первого взгляда оценив добрососедскую обстановку у нас на кухне, мать с присущей ей словоохотливостью тут же вписалась в нее – познакомилась с Варварой Степановной, похвалила ее пирог, попросила рецепт и принялась расспрашивать о ее семье. Мы с ангелом переглянулись – у него в глазах стояла неприкрытая паника, у меня же появилась надежда, что мать не станет все же при посторонних о моих личных делах говорить.

Ну да, размечталась – как будто могла такая мелочь остановить ее, когда перед ней вновь – столь приятно неожиданно! – открылись широкие возможности поруководить моей жизнью.

Где-то через полчаса она бросила мне невзначай:

– Да, кстати, Таня, я нашла хорошего доктора. Он у троих моих знакомых девочек консультировал – отзывы самые положительные.

– Мама, ну, зачем? – Я схватилась за голову. – Я же тебя просила! У меня нет никаких оснований…

– Вот я и хочу это от проверенного специалиста услышать, – перебила она меня. – Он и потом тебя к себе в клинику возьмет, чтобы мы не волновались, что тебе недостаточно внимания уделяют. Одним словом, я уже договорилась – послезавтра к двенадцати он будет нас ждать.

– Нас? – охнула я.

– Разумеется, нас, – удивленно глянула она на меня. – Ты, прости меня, вряд ли знаешь, какие вопросы задавать и на что внимание обращать.

– И что, мне опять с работы отпрашиваться? – ухватилась я за последнюю соломинку неукоснительного соблюдения трудовой дисциплины.

– Ну, и отпросишься, – равнодушно дернула плечом мать. – Не гулять же ты пойдешь.

– А что это – у Танечки со здоровьем что не так? – подала вдруг голос Варвара Степановна, переводя взгляд с матери на меня. – Приболела, что ли?

– Да нет, – ответила ей – естественно – моя мать. – Она ребенка ждет, и вот все не могу втолковать ей, что это сейчас – самое важное в ее жизни. Вы же знаете эту молодежь – все они не верят, что с ними может что-то случиться.