– Таких как я, бабуль, молодых и неизвестных художников, в Москве хоть пруд пруди, – наконец отозвался Никита. – Картины не продаются, на иконы заказов тоже почти нет. Не увидел я там дальше своего пути… Понимаете? А семью кормить надо, да и вообще сберечь…

Родители за столом понимающе закивали, замолчали, застучали столовыми приборами.

– А меня красиво рисовать научишь? – вдруг раздался тихий голосок Надюшки.

– Конечно, сестренка, – улыбнулся Никита. – Тебе что больше нравится: акварель или гуашь? Может, уже пастель знаешь?

– Мы в школе пока только акварелью рисовали и карандашами цветными, – замялась в ответе Надя. – Но у меня пятерка за год по рисованию…

– Молодец! Мама говорила, что ты у нас отличница. Так держать!

– А ты, Никита, и в нашем классе рисование вести будешь? Во втором «а»? – спросила, также немного стесняясь, Надя.

– Не знаю. Это как директор решит, – ответил старший брат.

– А ты попроси Анну Михайловну, чтобы тебя только в старшие классы учителем поставили, – вдруг попросила Надя, вытянувшись на стуле в струну. – А в младшие не надо. Ты меня лучше дома учи рисовать.

– А что так? Почему? – наперебой стали допытываться родственники, обеспокоенные словами девочки.

– Потому что если Никита мне пятерку поставит, одноклассники подумают, что это из-за того, что он мне брат родной, – стала сбивчиво объяснять Надя. – Я так не хочу.

– Да какая разница, что там кто-то себе думает? – возмущенно заявил в ответ Никита. – Не нужно, сестренка, на других смотреть, всем всё равно не угодишь. Может, они просто завидуют твоим успехам? Пусть себе думают, что хотят, тебя-то это не касается!

– Еще как касается! – почти крикнула в ответ Надя. – У нас у Тани мама работает учительницей в параллельном классе, так если ее хвалят учителя, то другие ученики шушукаются у нее за спиной, что это только из-за мамы. А я считаю, что Таня на самом деле хорошо учится, но остальные всё равно несправедливо про нее говорят!

– Тише, Надюша! Не переживай так, – попыталась успокоить разволновавшуюся дочку мама. – Никита поговорит с директором, всё решит.

– Не надо никому про это рассказывать! – еще сильнее повысила тон девочка. – Мне еще только прозвища ябеды не хватало! Итак, со мной в классе никто не дружит!

Надя выскочила из-за стола с мокрыми от накативших слез глазам и убежала в свою комнату.

– У Нади проблемы с одноклассниками? Обижают? – обратился Никита к маме с бабушкой, которые хотели бежать следом за девочкой, но остальные их остановили.

– Сами первый раз такое от дочки слышим! – ответила мама. – Из нее вообще, как в школу пошла, стало трудно лишнее слово вытащить. Но я не волновалась, потому что на собраниях в школе про нее всегда только хорошее учительница говорила: учится прекрасно, поведение отличное.

– Странно… Я, конечно, редко приезжал в гости, но помню Надюшку как очень общительного открытого ребенка, – удивился Никита.

– Мы решили, что ее закрытость – это такая адаптация к школе, переходный какой-то момент, – добавила бабушка.

– Ну, что теперь с этим делать? – вдруг выдал папа Никиты.

– Давайте я с ней поговорю, как нейтральное лицо, – предложила Маша.

– Нет, лучше я поговорю, – заявил Никита. – Вы не переживайте тут, разберемся.

Оставив родных за столом в смущенном недоумении, Никита направился вслед за Надей.

– Привет, можно войти? – постучавшись, заглянул он в комнату сестры.

– Заходи, – раздались всхлипы из-за спинки кресла, в котором комочком сжалась Надюшка.

Никита невольно улыбнулся, вспомнив, как сам много раз точно также сидел печальный, прижав колени к груди, в этом уже потертом местами кресле.