Она разбежалась по спуску ступенек, налетев плечом на дверцу чердака, и та треснула с гулким хрустом, однако никак не открылась. Одна из петель дала трещину по коробу, выскочив гвоздями, сам каркас затрещал, но этого было мало. А левое плечо от удара болело так, что Анфисе показалось, она его вывихнула, бережно придерживая теперь и потирая. И на всё это уходили драгоценные секунды.

«Лучше сломать руку, чем сгореть в доме!» – зазвучал в голове голос Наны воспоминанием с утра. С сегодняшнего ли или с дней минувших в повторах, это никак не меняло сути. С яростным криком, свыкнувшись с болезненным ударом, девочка разбежалась и таки сломала хлипкую дверь чердака избы, ввалившись среди крупных щепок и обломков в нестерпимо-жаркое помещение пылающего коридора.

Здесь было куда хуже, чем в бане. Каждый вдох будто был глотком пламени, недобро согревая всё внутри. По потолку струился дым, будто это какой-то перевёрнутый противоестественный водопад густо-чёрного цвета. А вдали, держась подальше от огня, женщина с младенцем в руке прижимала к себе ещё двоих перепачканных слегка сажей ребятишек в пижамах – мальчика и девочку, близнецов, как показалось Анфисе, отличавшихся по большей частью лишь стрижкой.

– Кто ты? – не понимала женщина, вглядываясь в ворвавшуюся незнакомку, пытаясь понять, мальчик перед ней или девочка, тем более что длина волос Анфисы изрядно уступала девчонке лет шести, что рядом с братом спиной жалась к длинной материнской юбке. – Анфиса Крэшнер? – вглядывалась хозяйка дома в её лицо, признавая гостью.

Саму эту женщину, вроде бы, звали Руана. Анфиса с ней почти не общалась, та могла лучше знать её бабушку. А детишки тут были слишком уж маленькие, чтобы бегать в компании Ирвина, Рема и остальных, с которыми периодически шаталась дочь нунция. Она лишь помнила, что Руана была швеёй, но внутри комнат с обрушавшимися кусками прогорающих стен сейчас полыхали все ткани и мебель. Выход был перекрыт множеством поваленных балок, несмотря на то, что сама дверь прогорела и частично обрушилась.

– Услышала ваши голоса, а к вам не пройти, – отвечала Анфиса, подойдя ближе, изнывая от жуткой боли в плече.

– Нам и не выйти! Как же ты теперь сама выберешься! – в панике вскрикнула женщина.

Девочка в кафтане обернулась, уставившись на охваченную огнем лестницу, от языков пламени которой её недавно уберегли лишь куски двери. На них она тогда проехалась по ступеням и полу, словно на санках. А сейчас пламя усилилось, да и древесина вся прогорела. Взбираться отсюда на чердак было теперь немыслимо.

И что теперь делать?! – гремело в голове собственными мыслями, пока Анфиса оглядывала обстановку. Лицо больно обжигало подбиравшимся со стен огнём. Она испугалась, что вспыхнут волосы, пригладив их правой рукой. А потом выставила руку вперёд, концентрируясь на синем огне.

Пальчики слегка запылали. На подушечке каждого, по ощущениям, которые были всегда при таком колдовстве, будто бы закручивался небольшой энергетический вихрь. Она обошла женщину с детьми, приблизившись в полыхавшей прихожей, где тлели и чернели развешенные предметы одежды, и выставила ладонь, концентрируясь на собственной боли в плече.

Это было единственным, что пришло сейчас в голову. Те слова из книжки, поистине бездонный источник, который девочка для себя представляла, – это все пережитые ужасы, страх за себя, за отца, за этих людей в доме, и буквально бездонный колодец полученной боли – вскрытые руки, живот, вбитый в грудь кинжал, пожирание заживо – все предсмертные муки, которые она пережила. Да сейчас ещё не в отзвуках прошлого, а самая что ни есть настоящая, дикая, пульсирующая до слёз и стонов боль вывихнутого плеча рабочей руки, которой толком даже шевелить не хотелось.