- Потому что я не такой как все.     

- Ты ездишь. Но мы можем ездить вместе.     

И малышка вдруг, совершенно неожиданно для Зубарева, устроилась у него на коленях и повернулась к нему.      

- Мама сказала, что я не тяжёлая, но если тебе тяжело…    

- Нет, мне совсем не тяжело, - поспешил заверить он Глашу, не чувствуя веса ребёнка.     

- Это хорошо. Давай кататься.      

- Вот так?      

Саша направил кресло в сторону шкафа, и малышка весело рассмеялась, обняв его за шею одной рукой, другой всё так же прижимая к себе игрушку.     

- Да! А теперь обратно к окну.     

Саша и сам рассмеялся - настолько легко вдруг себя почувствовал. Будто не ехал на осточертевшем кресле, а шёл на своих двоих рядом с Глашей.       

- Это что здесь происходит?       

Вопрос раздался так неожиданно, что оба - и Зубарев, и Глаша - застыли на месте и воззрились на дверь, в проёме которой стояла Настя. И Саша не мог вот так вот сходу понять, какие чувства она испытывает.         

- Мама! А мы тут решили дружить. И вот катаемся. Ты же не против?      

По лицу Насти Саша видел, что она скорее против, чем за, но терпеливо ждал, что же она всё-таки скажет.   

- Я не против. Но не нужно донимать малознакомого тебе человека, - наконец изрекла Настя, пытаясь говорить строго, что у неё не особо получилось.      

- Она меня не донимает, - мягко заверил её Саша, после чего взглянул на нахмурившуюся Глашу и повторил: - Ты меня не донимаешь.        

И та в ответ просияла:     

- Это хорошо.     

- Это хорошо, но мы уже собираемся домой. Иди одеваться, сегодня уедем пораньше.    

Настя махнула рукой Глаше и та, проворно соскочив с колен Зубарева, убежала из комнаты, предварительно обернувшись к нему и кивнув на прощание.      

- Вы уезжаете посреди твоего рабочего дня? - Саша попытался, чтобы вопрос прозвучал как можно более саркастично, хотя на самом деле испытывал скорее разочарование. От того, что Глаша убежала, и от того, что они с Настей собирались уезжать.      

- Да. Мама попросила приехать раньше. Но думаю, ты будешь только рад тому, что мы перестанем тебе надоедать.      

- Вы мне не надоедаете.     

- Хм.       

- Твоя дочь классная.     

- Я знаю. Но её может быть слишком много. - Лицо Насти осветилось лёгким подобием улыбки.     

- Она мне не докучала.     

- Я рада.     

Они замолчали. О чём думала Настя, Саша не знал, а вот он был погружён в то, что с ними случилось семь лет назад. И в чём был виноват только он.      

- Ладно, я пойду, - всё же проговорила она и уже собралась было выйти, как Зубарев её окликнул:     

- Насть…      

- Да?      

В её голосе послышалось удивление, да Саша и сам был удивлён не меньше. Тем, что собирался сказать - в первую очередь. Но и молчать как-то не получалось.      

- Ты изменилась.       

Она вскинула тонкие брови, и Зубареву стало не по себе. Нет, и вправду, какого вообще хрена он завёл этот разговор?     

- Я изменилась, да. Семь лет прошло, если ты об этом.     

- Об этом. Я это помню.      

На лице Насти появилась кривоватая улыбка, после чего она развернулась и, уже выходя из его комнаты, повторила за Сашей:     

- И я это помню.      

Июнь. Семь лет назад

Саша втопил педаль газа едва ли не до упора, и автомобиль взревел мотором. Это была его первая тачка. И сразу - такая крутая. Место в команде, которое он занял совсем недавно, уже приносило существенные доходы, и Зубарев собирался задержаться на нём любой ценой. Даже если бы ему пришлось в итоге грызть лёд зубами.       

Хоккей был его жизнью. Его болезнью с самого детства. Саша и представить себе не мог, каково это - не выйти на лёд. Не встать в ворота и не биться до конца за то, чтобы в них не влетела шайба. Большего, казалось, ему было и не нужно.