(переулок Обуха, 5). Организован в 1928 году.

Разрабатывает проблемы структурно-функциональных основ системной деятельности и механизмов пластичности мозга. При институте открыт «Музей эволюции мозга».

Генрих Ульке прожил несколько лет в Одинцово. А после смерти Иосифа Виссарионовича Сталина его отправили в Санкт-Петербург.

Все эти годы Генрих работал под присмотром людей из – как принято сейчас говорить – Конторы Глубокого Бурения. Занимался тем, чем и в «Ананербе». Но на сей раз, так сказать, «стационарно». Ему запрещалось выезжать за пределы города на Неве под страхом смерти. Генрих Ульке вел дневники, которые перед самой своей смертью передал – все до последнего! – супруге, немке с Поволжья.

Ирина Николаевна Отто отдавала дневники, и у меня складывалось впечатление, что она лишается чего-то самого дорогого, что осталось у нее в память о муже. Наверное, так оно и было, ведь вдова Генриха была очень старой и, видимо, уже готовилась отойти в мир иной.

Корни зла: религиозно-эзотерическое течение «Виенай»

Россия, Санкт-Петербург, 25.06.2003 23:50:39

Дневники… Пять пожелтевших толстых тетрадей, исписанных мелким почерком – настоящие фолианты времен царя Соломона.

Открыть дневники удалось через несколько дней. Был прохладный июньский вечер, за окном стрекотал кузнечик, на письменном столе горел ночник – было так хорошо, что хотелось спать. Я сел в кресло и взял тетрадь, на обложке которой было написано: «Записи №1». Текст был на немецком языке, и некоторые слова мне приходилось переводить со старым – Сталинских времен – словарем.

И вот еще что… Прежде чем приступить к чтению дневников Генриха Ульке я вдруг почувствовал странный запах. Было трудно понять, что так пахло, и только спустя минуту я понял – запах плесени исходил от рукописей. Подумалось, быть может, Генриху приходилось их прятать? И от своих сослуживцев, и от тех, на кого работал он после войны.

Зима 1936 года. [число, месяц и время неразборчивы]

<…>Записи постараюсь, вести ежедневно, если небеса будут благосклонны ко мне и ко всему тому, чем теперь буду заниматься…

[Почерк неразборчивый]

<…>Попал на службу в зондеркоманду «ХХ-13» при «Ананербе». Жалование хорошее, коллеги – не очень. Наверное, придется водить этих уродов по болотам или еще где, но лишь бы не в Валгаллу! Вчера нас инструктировали о «Виенай». Забавная, очень забавная вещь. Инструктор из Баварии, наглый и невыносимый. В Чили таких, как он не было. А если и были, то скоро уезжали. Не выносят такие уроды недоверчивого к себе отношения. Гнобить, лупить горячими шпицрутенами. Сутки, двое лупить и гнать черт знает куда!

<…>

<…>

[Почерк неразборчивый]

<…>Инструктор рассказывал о «Виенай». Говорит с трепетом, мне даже почудилось, что он боится этого слова. Боится сильнее смерти. Такое бывает, я знаю. Но буду ли бояться я? Вот вопрос вопросов. Впрочем, нельзя расслабляться. Вероятно, дальше будет еще страшнее. Но другого пути нет – я сам выбрал дорогу, и другой мне не надо. Совсем забыл, через месяц мы будет заниматься вплотную руникой. Интересная наука. Нас всех – да и не только нас будут обучать чтению рун и их правильному сложению. Такому, чтобы Один мог похвалить.

Зима 1936 года, канун праздников. [число, месяц и время неразборчивы]

<…>Инструктор завел разговор о корнях, о монастыре в Ламбахе и о настоятеле Теодоре Хагене. Ах, какой же это был человек. Теперь я понимаю, почему вся суть могла открыться только ему. Даже не знаю – будь я на месте настоятеля – открылось бы сущее мне? Наверное, нет. И все потому, что воля не та и характер другой. Нужно закалять, закалять и еще раз закалять.