– Вокруг?! – он, наконец, оторвался от лицезрения божественной Оры и огляделся.

Это действительно был дворец. Нет – Дворец! Именно так повелел называть свое жилище громовержец Зевс. Сизоворонкин вспомнил о молнии, что прервала его натужный бег по темному пустырю; оценил мощь и скрытую силу бородатого мужика, сидящего на троне посреди огромного зала, вдоль стен которого сидели и стояли не менее колоритные представители местной знати. Слуги, или там какие-то рабы не могли с такой надменностью рассматривать Алексея. Кто-то внутри него, а затем и сам Сизоворонкин, рассердился:

– Ну, Зевс, ну другие боги Олимпа! Так че теперь, можно рассматривать меня, как вошь? А я вам не вошь, я вам вот!

Он отбросил в сторону комок ткани и напряг монументальную фигуру, обратив столь же гордый, и даже немного снисходительный взгляд сразу ко всем богам, но прежде всего, конечно, к Зевсу. И тот перестал ухмыляться. Физиономия главного олимпийца стала немного задумчивой, а потом такой хитрой и довольной, что сам собой вспомнился анекдот, о чем Лешка всем и сообщил:

– Слушайте анекдот:

– Бывает, придешь в дом, а там на тебя все орут, ругаются, пытаются выгнать из дома. Ты сперва обижаешься, а потом понимаешь, что это не твой дом…

Видимо, талант рассказчика новому телу передался. Потому что после короткой паузы мелко захихикал отвернувшийся на всякий случай от верховного бога Гермес – темноволосый типчик с хитрым лицом и глазами, шныряющими по углам с навечно застывшим в них вопросом: «Что бы еще тут стибрить?». Это Лешке тоже сообщил внутренний голос, который, как оказалось, знал здесь всех. И Геру, морщившую лицо рядом с супругом-громовержцем, и богиню любви Афродиту, начавшую с интересом поглядывать на рассказчика; причем не на его рот, только что выпустивший в мир немудреную историю, а много ниже – в место, до сих пор недвусмысленно реагировавшее на прелести богини Весны. Место это было едва прикрыто накрученной тряпкой, хитрый узел на которой был готов лопнуть от напряжения. И Лешка не выдержал, начал новую историю голосом Афродиты, который вроде бы ни разу не слышал:

– Расскажи мне сказку на ночь, дорогой.

«Дорогой», он же Алексей Сизоворонкин, гордо ответил:

– Я сам сплошная сказка!

Богиня любви зарделась и в жизни, и в исполнении Лешки:

– Даже не знаю, как спросить… а конец у тебя плохой или хороший?

Теперь первым рассмеялся, скорее даже расхохотался Зевс, извергая при этом из могучей груди раскаты грома. Остальная кодла представителей божественного меньшинства дружно присоединилась к своему предводителю; даже Афродита, успевшая, впрочем, метнуть в сторону рассказчика не очень дружелюбный и что-то обещающий взгляд.

– Почему меньшинства? – спросил у себя Сизоворонкин, и тут же ответил, – потому что вас, ребята, должно быть больше – десятки, если мне память не изменяет. А тут…

Он продолжил перечисление олимпийских богов, уже не удивляясь, что знает их как давних знакомцев, с которыми не раз сиживал за столом с «мальвазией», и про которых мог рассказать сейчас такие пикантные подробности, что весь Олимп мог бы утонуть в стыде:

– Гефест, бог кузнечного ремесла; кстати – муженек Афродиты. Вон как зыркает глазищами из-под мохнатых бровей. Хотя смеется так же раскатисто, как шеф. Арес – его братец, бог войны. Еще две сестрицы, дочки Зевса от разных матерей – Артемида-охотница и Афина-воительница. Хотя нет – Афину бог-отец, кажется, сам сподобился родить. Интересно, миллион долларов за это он додумался стребовать? Плюс четыре Оры… Итого у нас получается… Тринадцать! Чертова дюжина. Себя считать не буду; не бог, все-таки.