«Зачем я задаю тебе рисовать этот натюрморт, мальчик? – строго спрашивал господин Баммер. – Ведь ты понимаешь, что вовсе не ради самого натюрморта. Мне нужно, чтобы ты оттачивал свое умение! Не ленись, штрихуй смелее, стирай, рисуй снова. У художника должна быть уверенная твердая рука! Ты можешь выкинуть сотни таких натюрмортов без жалости! Они никому не нужны, любой студент в художественной школе нарисует подобный шедевр за пару уроков».

Поначалу Андри и в самом деле дрожал над каждой работой, думал о результате… Пока не понял, наконец, что результат кроется не на бумаге, а в руках… в голове. И теперь он действительно безо всякой жалости мог бросить в камин половину своих набросков за день.

Но только не мамин портрет.

Когда Андри представлял, как жадный огонь примется уничтожать любимый профиль, ему становилось не по себе. Именно поэтому он нечасто пытался рисовать маму. И так уже этих набросков накопилась целая большая папка.

А небо за окном совсем потемнело. Будто неожиданно наступил поздний осенний вечер… Где-то в соседнем доме громко стукнула незапертая створка окна – это вконец разыгрался и без того сильный ветер.

Андри зябко поежился. Опустевшая гостиная тоже погрузилась в густой полумрак, и совсем как в раннем детстве, вдруг стало неуютно и захотелось поскорей зажечь свет. Но не успел Андри подойти к выключателю, как его опередила расторопная Антония.

– Что на улице-то творится! – неодобрительно сказала она, заходя в комнату и поворачивая ручку выключателя на стене возле двери. – Хорошо, что ты дома остался, а то бы мать совсем извелась. В такую погоду лучше не высовываться. Гроза будет…

Андри кивнул. Он и сам видел, что погода настроилась против города.

– Как ты думаешь, – спросил он няньку, – надолго это?

Та покачала седеющей головой.

– Откуда же мне знать, детка?.. Я не провидец. Но по мне, так и на всю неделю может. Ты лучше спроси отца, в его газетах обо всем пишут, и про погоду тоже.

Спросить отца?

А почему бы и нет… Вот и будет хороший повод зайти наконец к нему в кабинет и убедиться, что уже все в порядке… Что бумаги собраны и уложены обратно в секретер, а сам отец обрел свое обычное добродушие.

Но когда Андри подошел к кабинету, он второй раз за день замер возле полуоткрытой двери.

Нет, странная тревога не покинула дом.

Отец с мамой ругались.

Они делали это тихо, чтобы голоса не доносились до других комнат. Но у Андри сразу замерло сердце, когда он услышал, как, всхлипывая, мама пытается что-то доказать профессору Горану.

– …Пожалуйста, Виктор! – ее голос бился пойманной бабочкой в прозрачной банке… – Я не могу больше так жить! Я не могу жить в вечном страхе!

– Ну, сколько об этом можно, – устало отвечал отец. – Мы ведь не раз говорили на эту тему. Ну, Анна… милая… Послушай… Сейчас везде одинаково небезопасно.

– Сейчас! – мать все-таки сорвалась на крик. – Сейчас, Виктор! А завтра?! Завтра этот город превратится в месиво, в хаос! И твои – ТВОИ – дети будут ходить по его улицам! – Наверное, отец попытался обнять ее, потому что в следующий миг Андри услышал гневный возглас: – Пусти меня! И не пытайся успокоить! Посмотри, даже небеса говорят о том, что пора бежать отсюда!

Андри судорожно сглотнул.

Никогда прежде он не слышал, чтобы мама так кричала на отца. Она вообще почти никогда не кричала…

Попытавшись отойти от двери, Андри увидел в двух шагах от себя Лизу. Глаза сестры были широко распахнуты, а личико выражало искреннее удивление.

– Андри! – быстро и громко зашептала она. – Это маменька с папой бранятся? Отчего?!

Андри приложил палец к губам и утащил сестру в детскую.