Эта предусмотренная Фришем схема, которую Миронов наполнил своим индивидуальным содержанием, объяснив в соответствии с собственным видением, что происходит с его героем в каждом отрезке действия…

Андрей Миронов, которого долго считали актером милостью божией, полагая, что ему все дается шутя, что он играет, как птица поет, уже в те молодые годы показал себя в этом спектакле художником, способным выработать концепцию, имеющим самостоятельный взгляд на пьесу, требующую для своего освоения зрелого ума. Прорваться сквозь дебри экстравагантностей Фриша куда как непросто. И жаль, что степень этой самостоятельности не была тогда же оценена по достоинству. Может быть, в этом случае обрела бы реальность мечта Миронова о Гамлете, на которого Дон Жуан непохож, но кое-какие подступы к нему он подготавливал…»

Действительно, Миронов играл Дон Жуана легко и непринужденно, хотя и несколько иначе, чем он был выписан в пьесе. У Фриша Дон Жуан был несколько отстраненным персонажем, человеком с холодным сердцем, которое было целиком и полностью отдано только одному предмету – геометрии. У Миронова же Дон Жуан был соткан из плоти и крови. По его же собственным словам: «Я не очень люблю эти новые формы: поэтический театр, интеллектуальный театр. Люблю, чтобы были люди – плоть, кровь. Это – традиции русского театра…

В Дон Жуане я не все понимаю до конца, в этом образе для меня еще остаются белые пятна. Но мне вообще интересно играть тогда, когда есть еще что-то неясное, какая-то тайна, которую предстоит разгадать. Выхожу на сцену и не уверен, как на этот раз поведет себя мой герой в той или иной ситуации. То есть, разумеется, общий рисунок есть, но детали, интонации… Он живой, и тогда мне с ним интересно…»

Собственно, именно за эту плоть, за душевные муки, которыми Миронов сполна наделил своего героя, советский зритель и полюбил его Дон Жуана. Но вернемся к другим спектаклям Миронова.

18 декабря он играл в «Клопе». А утром следующего дня (8.00) снова вышел на съемочную площадку фильма «Таинственная стена». Место, где снимали очередной эпизод (финал фильма), было ему очень хорошо знакомо – улица Петровка, в нескольких десятках метров от дома, где он провел лучшие годы своей жизни. Съемки шли до трех часов дня, и в них участвовали все главные герои: Миронов, Лаврова, Круглый и Учанейшвили. Вечером Миронов играл в «Женском монастыре».

Днем 20 декабря Миронов играл в «Дон Жуане», а вечером снова снимался: в эпизоде «в газике» из конца картины. На следующий день в войсковой части в Куркино снимали финал с участием всех главных героев. А вечером Миронов снова играл в «Дон Жуане».

22 декабря были сняты последние кадры финала. И опять на Петровке. Съемки шли с 8 утра до 5 вечера. На следующий день Миронов участвовал в озвучании фильма (7.30–11.30).

Днем 24 декабря Миронов играл в «Дон Жуане», а вечером участвовал в озвучании «Таинственной стены» (20.00–24.00).

25-го он играл в «Клопе», 26-го – в «Дон Жуане».

27 декабря в ресторане ВТО состоялся банкет в честь премьеры «Дон Жуана». Во главе стола сидел Валентин Плучек, а возле него – все участники спектакля. Миронов сидел рядом с Егоровой, которая играла в этом спектакле донью Инессу. Про их роман уже знал весь театр и вся околотеатральная тусовка, да они его, собственно, и не скрывали. Поэтому, когда оркестр заиграл твист, они первыми выскочили на пятачок, не стесняясь многочисленных взглядов своих коллег. Домой они тоже добирались вместе. Причем поймать им удалось только «Москвич»-«каблук», в багажнике которого стояла гора ящиков… с пирожными. Шофер оказался парнем веселым, разрешил влюбленным угоститься пирожными (не свои же – государственные) и повез их в Волков переулок. Там молодые договорились встретить Новый год вместе. Это предложение исходило от Миронова. Правда, он не преминул уточнить, что сначала отметит торжество в компании своих родителей и только потом приедет к Егоровой. Эта ремарка несколько смутила девушку: она в очередной раз убедилась в том, как ее возлюбленный зависим от своих родителей. Она-то с самого детства была самостоятельным существом, предоставленным самой себе. У Миронова все было совершенно иначе.