– Нет, голубушка, – сказала она, целуя оживлённое личико Тани, просительно поднятое к ней, – я не могу отложить этого на завтра, иначе я сама бы посидела еще с вами. Я зайду в субботу днём, – прибавила она, – а теперь я должна бежать.

Она ушла, улыбнувшись им еще раз на прощание в дверях. Казалось, что ее присутствие приподнимало на более высокий уровень все окружающее. Вид мужественно переносимого глубокого личного горя настраивает души на более возвышенный тон. Таня и Андрей почувствовали себя сближенными общим чувством симпатии к Зине.

– Вы давно знакомы с Зинаидой Петровной? – спросил Андрей.

– Я в первый раз встретилась с нею, когда она убежала из тюрьмы. Но только с тех пор, как она поселилась в Петербурге, я хорошо с ней познакомилась и поняла, какая это женщина! – восторженно сказала Таня.

– Мне нельзя будет так часто видаться с вами, Татьяна Григорьевна. Но я пришёл сюда с надеждой, что уйду, если возможно, вашим другом, – сказал Андрей, доверчиво глядя ей в глаза. – Вы не обидитесь моей самоуверенностью?

– Совершенно напротив, – ответила девушка серьёзно.

– Спасибо. Так давайте же, прежде всего, поговорим толком, – сказал Андрей. Он оглянулся вокруг и, найдя удобный уголок, предложил ей сесть в кресло, а сам поместился на стуле около нее. – Вы для меня далеко не чужая, – продолжал Андрей. – Могу сказать, что я был почти знаком с вами раньше, чем мы встретились. Жорж очень много говорил о вас, и очень красноречиво, уверяю вас.

Таня слегка покраснела, почувствовав досаду на себя, и рассердилась на Андрея. Ее доброе чувство к новому гостю исчезло сразу.

– Я вам отомщу за ваш комплимент, – сказала она, – потому что я слышала о вас, наверное, гораздо больше, чем вы обо мне, и от многих людей. Так что мои сведения разностороннее ваших.

– Тем лучше, – сказал Андрей, – это мне даст право требовать возмездия.

Девушку не могло смягчить такое хладнокровие собеседника. Она наморщила слегка свой чистый, гладкий лоб, на котором ни заботы, ни горе еще не наложили следов. Она привыкла встречать покорную почтительность у молодых людей и не собиралась делать исключения для человека, в сущности, совершенно чужого. Она пожалела, что с самого начала не поставила себя с ним на более официальную ногу.

– Вы недовольны собой, Татьяна Григорьевна, за свою доброту ко мне и думаете, что я злоупотребляю ею? – сказал Андрей, читая ее мысли у нее на лице. – Что ж, может быть, вы и правы, – продолжал он, не давая ей времени ответить. – Но вы должны быть снисходительны к нам. Жизнь революционера коротка, и возможность дружеской беседы редко выпадает на его долю. Нам простительно, если мы стараемся как можно полнее воспользоваться этими минутами, отбрасывая иногда условные формальности. Сегодня наши пути пересеклись на мгновение, и кто знает, встретятся ли они еще раз. Позволите ли вы мне говорить откровенно, без всяких стеснений, как бы я говорил с товарищем?

Лёд был сломан. Под спокойным тоном странного гостя девушка почувствовала нечто глубоко симпатичное и грустное; оно тронуло ее отзывчивое сердце и растопило поверхностный слой ее светскости. Ей сделалось стыдно своей подозрительной сдержанности: с таким человеком она была совершенно неуместна.

– Да! – воскликнула она горячо, глядя ему в лицо. – Говорите, как хотите.

Андрей сам удивился, что ее согласие было ему так приятно. В девушке было что-то, о чем Жорж, вероятно, забыл упомянуть, но что особенно ему нравилось и привлекало его, независимо от той роли, которую она могла играть в жизни его друга.

Он стал расспрашивать ее про ее теперешние занятия, политические взгляды, сомнения и планы будущего. Его вопросы волновали и тревожили ее, но были ей вместе с тем приятны, и она не пыталась противиться странному влиянию этого человека. После первой четверти часа она почувствовала себя легко с ним; они разговаривали, как давнишние близкие знакомые.