Дарил десятками драгоценности, выполнял любой каприз, мечтал завладеть неприступным сердцем, но бальярка хотела одного – свободы. Она ненавидела холодную страну. Не принимала чужой народ. Но главное – ее не трогали заверения в любви правителя Аргоса.

Ашир, страдая от холодности красавицы, пообещал, что отпустит ее домой, если та родит ему дитя и оставит вместо себя. Надеялся, что материнство смягчит ледяное сердце, и барьярская принцесса останется во дворце.

Это произошло за пару месяцев до родов. Прогуливаясь по парку, бальярка подслушала, что после родов ее никто отпускать не собирается, наоборот, охрану усилят под предлогом присмотра за ребенком.

Что конкретно случилось в ту роковую ночь – доподлинно не знает никто. Просто утром двери в покои принцессы оказались заперты изнутри неведомой силой, а когда их вскрыли – вся кровать была покрыта кровью, смешанной с песком, а стены исписаны неизвестными письменами, нанесенные кровью.

И мать, и ребенок не выжили. Уже потом выяснилось, что женщина пыталась избавиться от ребенка, а когда поняла, что не выживет – прокляла отца. Причем тут песок стало понятно гораздо позже, после расшифровки письмен.

Найти специалиста по песчаным ведьмам в Аргосе оказалось невозможно, и в Хайду были отправлены гонцы. Потом были мучительные поиски. Поимка ведьм. Допросы и разочаровывающие ответы: «Снять невозможно. Есть лишь смерть».

Аргос потерял великого императора на его сороковой день рождения. Страна полгода была в трауре, но жизнь продолжалась. Взошел на трон его сын, и все пошло по-старому, пока наследнику не исполнилось двадцать семь, и не случился первый приступ аккурат на полнолуние.

Под мысли о несправедливой вине детей за деяния отцов Ирлан снова задремал. Проснулся от воплей над ухом.

– Ах ты, задница мохнатая! А ну пошла вон отсюда.

И ответного рычания.

– Порычи мне еще… Обнаглела совсем. Как жрать, так пожалуйста. А как слушаться, так зубы скалим? А сапогом по морде?

Тело, прижавшееся к ноге Ирлана, напряглось и получить по морде явно не хотело, но и сдавать позиции не собиралось. Рычание набирало обороты. Хвост злобно взбивал постель, и Ирлан подумал, что сапог, которым попробуют ткнуть в эту морду, падет от зубов, а потом пострадает рука Жарка. Дерхи, хоть и давно жили с людьми, прекрасно могли постоять за себя.

Слуга, видно, вспомнил о том, что перед ним хищники и переключился на рабыню:

– А ты чего на полу разлеглась? Не у себя в пещере. Приличные люди на кроватях спят, поняла?

В воздухе сгустилось напряженное предвкушение схватки. К рычанию самки добавилось предупреждающее ворчание самцов.

Ни стыда, ни совести, – сокрушенно подумал Ирлан. У постели больного балаган устроили…

После приступа он чувствовал опустошающую слабость, но отлежаться ему, конечно, никто не позволил – комната грозила стать полей битвы.

– Жарклан, – позвал тихо, однако слуга услышал.

– Тихо вы! – бесстрашно рявкнул на рычащих зверей, наклонился над постелью, спросил с почтением: – Да, господин.

– Завтрак приготовь, а с ними я сам разберусь, – попросил с нажимом.

Жарклан помялся, проворчал:

– Разбалуете вы их, господин

И все же удалился.

Ирлан помолчал. Потом спросил, не открывая глаз:

– Ты действительно спишь на полу?

– Я могу спать где угодно, – донеслось снизу, – на полу, песке, циновке или на кровати. А вот вам лучше пару ночей на песке поспать – быстрее бы восстановились.

Ирлан представил пронизывающий холод местных ночей, ледяное дыхание пустыни после заката, шуршание выползших на охоту местных обитателей и… отказался:

– Мне уже лучше, – соврал. Ему явно не поверили.