ГЛАВА 15. ПРОСТОЙ ЭПИЗОД, КОТОРЫЙ БЛЕЩИТ ЭСТЕТИКОЙ.

Я курила сигарету худую как линия, прочерченная на бумаге одним взмахом шариковой ручки. Пепел с нее сыпался очень жадно, урывками. Прямо мне на живот, я лежала, мой свитер обижался. Кроме того, в руке я держала ту самую ручку из моего воображения. Настоящую. Я пользовалась пепельницей, так что зацепила несколько раз ручкой пепельницу и вышла музыка богоподобная – чистый ритм, с равными промежутками. Как же красиво это выглядело?

ГЛАВА 16. ПРИМИРЕНИЕ.

Бац – взмахнулся мой отец и создал трапецию в воздухе своим поднятием руки. Он не досадил смотрящим и при этом ласточкой пронзил сердце каждого – сердце всех членов семьи. Но вот изнурение пришло раньше пика выступления. И он наигранно набезобразничал – начал кидать это событие всем в лицо. После этого он обостренно обособился, но все хотели, кажется, его обнять. Ведь он выразил такой блеск, который раздавит каждого. Его телесное либретто поразило. Он хотел нас удивить. Он играл на публику. Ему было приятно внимание. Но событие, которое он кинул нам в личико – это осознанная неловкость, которая его и застопорила.

ГЛАВА 17. ВЕРА. МАМОЧКА И ЕЕ ОШИБОЧКИ.

Роспись была бледно-желтой, покоренная пшенично-желтым, высовывающимся из окна, свет этот исходил от солнца. Перед этой росписью, перед ней, прямо перед ней производились покаяния – каждый мог плюхнуться в свои обвинения на самого себя и отцедить все безделушки – омыться. А потом озлобиться на самого себя за то, сколько грехов было сотворено этим самым сознанием, и они озирались на плюшевые выходки в объятиях беса, который есть образ кирпично-красный. И думали потом, сколько пота и крови пролито для побега от искушения, чтобы все-таки отдаться ему. И начали бояться уже всего. Среди них, к сожалению, была моя дорогая мама.

ГЛАВА 18. ВОЛОС. СЕСТРА

Ветчина с прослойками жира и мяса создавала волокно, но вопиющий волос упал на нее с головы моей сестры, у нее длинные волосы, он воплотился с помощью ветчины в «портящий», ветчина хотела высечь волос за его громогласное вмешательство. Волос – один волос – где угодно всегда ленивая приманка – он так отвратителен, когда один. На письменном столе – посланник дьявола. Все зависит, куда его сместить, он постоянно меняет имя. Как многое значит контекст. Почему от обычного фона так меняется слагаемое? Он не имеет никакого тождества с самим собой. Только так может навредить кому-то моя сестра, так, случайно, волосом, как еще можно ее описать, постоянно я тону в рассуждениях-отступлениях.

ГЛАВА 19. Я И ВОЛЯ.

Недреманная и почти что подстреленная, я лежала на голом бетоне, и даже не подложила мягкую руку под голову – как недруг сама себе. Какое-то недоразумение. Я хлестала сама себя. Ходила туда, куда противилось идти мое сердце. Ела то, от чего тошнит – намеренно. Делала все, что приходило мне в голову от чего мурашки по коже и шла на встречу этому, чтобы обогнать несчастье, которое всегда стучится не вовремя и обескураживает на повал. Чтобы оно меня не застало во всей красе, чтобы я опередила его своей волей…

ГЛАВА 20. ВРЕМЯ.

Компьютерная мышь сломалась. Я вышла на улицу с массой одежды на себе. Озадаченная, я принялась обдуваться ветром там, да сям. И снова вернулась домой, без смелости в кармане. Ничто не могло пока меня вздернуть. Я начала просматривать кучу фильмов и рыдала, смеялась, утихала и тогда пошла в магазин, чтобы произвести фурор – образы вывешивались на моих черепных впадинах, и никак нельзя было их вывинтить. Образы создавали калейдоскопический имидж, грозный по своим размерам. Один, второй, третий могли нагрянуть и оставить меня бездыханной. Теперь я в паутине кинематографа, зачаровывающей даже неодушевленное!