Заучи наизусть,
будет шанс, и мы вместе споём.
Ночь всегда холодней.
Это время беззубых старух,
и сбивается пульс,
кровь, как лава, по венам огнём.
У моих февралей
цвет индиго, раскаты штормов.
И теряется смысл.
И сливается с небом волна.
Здесь не жду я гостей,
не накрою им пышных столов.
И в манящую высь
я взлечу, как тот лётчик, одна.
Как без этого жить?
Заковав себя в серый бетон,
выпадая как снег
под колёса летящих машин,
перепутав все дни
в монохромных тоннелях метро,
замедляя свой бег —
мне же некуда больше спешить.
А мои феврали,
так и быть, пару лет подождут
на изломе страниц
недописанных вовремя книг.
Мы костры разожгли,
чтоб во тьме отыскали приют
грустный Маленький принц
и летящий сквозь звёзды старик.
Ланселот XXI
У него есть пентхаус в престижном районе,
Счёт в оффшоре надёжном, крутой Мерседес.
Он из тех, кто всегда убивает драконов,
Даже если они не воруют принцесс.
Чёрный шёлк простыней, натуральная кожа,
Ароматный сандал, современный дизайн.
В нём самом спит дракон. Он всегда осторожен —
Слишком много внутри похоронено тайн.
Но раз в год он свою отпускает охрану,
Сам садится за руль, отключив телефон.
Сквозь безлунную ночь, что похожа на рану,
Мчит от города прочь. Рядом дремлет дракон.
Где-то там, в вышине, полыхают Стожары.
Серебрится река среди тёмных лесов.
От дыханья его вспыхнут травы пожаром,
И от острых когтей из земли брызнет кровь.
Завтра в царстве привычном стекла и бетона
Он забудет про ночь, про речушку и лес.
От Диора кольчуга для битвы с драконом,
Даже если вокруг не осталось принцесс.
Пепел
Если лоза не приносит вина,
В топку бросают засохшие плети.
Пепел осадком до самого дна
Будет хранить нашу память о лете.
Книги, поверьте, в огне не горят.
Если у мастера творческий голод.
Пеплом слова его в небо летят,
Там им подарит бессмертие Воланд.
В день, когда наша с тобою любовь
Снимет устало протертые берцы,
Пепел прощальных осенних костров
Замаскирует раны на сердце.
Эта зима холоднее всех зим.
Но тосковать от разлуки не надо.
Бросим поленья в потухший камин,
Пепел весною взойдёт виноградом.
«Что же горит так внутри и вот-вот взорвётся…»
Что же горит так внутри и вот-вот взорвётся,
Брызнет неистово лавой и потечёт?
В каждом из нас своё утомлённое Солнце,
Светит пока оно ярко и горячо.
А в глубине по Вселенной летают звёзды
И распускают на пряжу хвосты комет.
Ты поливай свою розу, пока не поздно —
Завтра остынет светило, померкнет свет.
Кто-то взошёл в зенит, только ты в надире.
Сфере небесной нужен баланс во всём.
В каждом из нас такие чернеют дыры!
На миллион квадратов их рассечём.
Нашим планетам давно не хватает принцев.
Высохли розы, вымер последний лис,
Чучела вместо прежних живых зверинцев.
Космос внутри качнулся, потом завис.
Мы Магеллановым облаком страхи накроем,
Зная конец неизбежный в плену Андромед.
Если прислушаться, где-то внутри шумит море.
Значит, мы живы ещё и увидим рассвет.
Москва – Петушки
Венечке
Сажусь в электричку Москва-Петушки.
Озябшие ноги в промокших сапожках.
За мутным окном шпалы, словно стежки,
и город приколот поломанной брошкой
к семи пресловутым холмам.
…Напиться бы в хлам.
От книг остаются одни корешки.
От жизни и вовсе – бессовестно мало.
И мне говорят: «Поезжай в Петушки!»
Там можно, по слухам, начать всё сначала.
Проехав Купавну, бухнуть,
чтоб вычленить суть.
А в тамбуре ангел, не пойман – не вор,
под перьями прячет стыдливо погоны.
Забвенье разлить, словно сладкий кагор,
дрожащей рукою в привычный граненый,
всегда на троих, он спешит.
Исчерпан лимит.
Играет гармошка какую-то блажь.
Идёт, как мессия, оборванный нищий.
И думаю, может, закончить вояж,
шагнув на случайный перрон в Омутище?