И короткие гудки отбоя полетели в снежную круговерть. Илья посидел минуту, пытаясь собраться с мыслями, сунул телефон в карман, надвинул поглубже капюшон и вскочил с занесенной снегом скамейки, побежал к автобусной остановке, чувствуя, как все дрожит внутри то ли от холода, то ли от тревоги.

***

На автобусной остановке скопилась толпа народа. Еще бы! Скоро Новый год. Люди спешили купить последние подарки своим близким, подготовить все к празднику. А дома ждала наряженная ёлка, сверкающая цветными гирляндами, переливающаяся блестящей мишурой.

Илья представил новогоднюю ёлку у них дома. Отец всегда к празднику ставил ёлку, несмотря на то, что сын уже вырос и последние пару лет встречал Новый год в компании друзей в каком-нибудь модном клубе. Но ёлка оставалась символом семейного праздника, как яркий, разноцветный якорь, удерживала корабль жизни вблизи родного дома. И всегда напоминала о детстве, об ожидании чуда, о долгожданных подарках, о любви и заботе родителей… А ведь для Вани это будет первый Новый год в его жизни!

Подошел автобус. Илья влез в заднюю дверь и постарался просочится сквозь толпу в середину салона. Толстые шубы и пуховики, объемные сумки и пакеты в руках пассажиров. Он положил ладонь на плотно набитый рюкзак на спине какого-то парня, пытаясь протиснуться мимо него. Тот обернулся и мазнул по лицу Ильи холодным и острым, как нож, взглядом. Откровенная неприязнь в его черных, чуть раскосых азиатских глазах неприятно кольнула в самое сердце, вклинившись диссонансом в радостную предпраздничную мелодию толпы.

Вот, придурок, думал Илья, продолжая двигаться прочь от недружелюбного пассажира. Мог бы догадаться снять рюкзак со спины и держать в руке. Мешает же людям! Он остановился в середине автобуса и посмотрел на странного парня. Жиденькая черная бородка обрамляла суровое, совсем молодое лицо. А взгляд черных глаз уже не стрелял по сторонам, сверкая стальным блеском, а затух, погрузившись внутрь, в никому неведомые глубины, будто тот медитировал, зажатый со всех сторон людьми. Узкие, жесткие губы шевелились, словно тот читал молитву. Вдруг яркий румянец полыхнул по его щекам и тут же сменился мертвенной бледностью. И волна необъяснимого страха захлестнула сознание Ильи.

Он дернулся и попытался пробиться вперед, ближе к выходу через переднюю дверь, повинуясь инстинкту самосохранения. Чужие локти впивались ему в бока, он спотыкался о чьи-то ноги, в уши летели недовольные возгласы тех, мимо кого он прорывался вперед. Он с трудом миновал середину салона, когда за спиной что-то оглушительно грохнуло и Илья полетел сквозь яркий, ослепительный свет и грохот во тьму…

Он пришел в себя от звона, нудного, монотонного звона в ушах, от которого голова разрывалась на части. Он лежал на чем-то мягком, но неудобном, сверху что-то давило, от чего трудно было дышать. Сквозь неумолчный звон доносились крики и стоны… Господи, где я?.. Что произошло?.. Сделав невероятное усилие, Илья выполз из-под груды одетых в зимние, мягкие и толстые шубы и куртки, тел. Кто-то был еще жив и тоже пытался шевелиться.

Из развороченного взрывом автобуса выползали, вываливались бесформенными кулями, окровавленные, изуродованные люди. Те, кто выжил. По чудом сохранившемуся стеклу стекали, оставляя красно-оранжевый след, какие-то омерзительные кровавые ошметки. Куски рваного железа торчали из тел. Живые выбирались сами, мертвые оставались лежать на том, что недавно было полом автобуса в лужах крови, над которыми в морозном воздухе поднимался легкий, мутный туман с острым тошнотворным запахом.