Я бросилась на кухню, сорвала телефон с зарядки и со всей силы вдавила кнопку включения. Чертов смартфон грузился целую вечность, а как только появился значок связи, посыпались сообщения о непринятых вызовах…

Мама ответила не сразу, мне пришлось дозваниваться трижды. А когда она наконец сняла трубку, то я не узнала ее голоса. Сердце сжалось от боли за нее. Отец был для мамы всем. Тридцать два года они были вместе – почти вся ее взрослая жизнь была связана с ним.

– Мам, как это случилось? – подавив вставший в горле ком, спросила я.

– Лина, приезжай в Романовец. Сегодня сможешь?

– Конечно, я уже выезжаю. Только соберу кое-что из вещей. Но, мам, что случилось? Папа же был здоров… Или нет?

– Лина, приезжай. Это не телефонный разговор.

– Мам?!

– Солнышко, пожалуйста… – мама сорвалась на слезы. Я слышала в трубку ее всхлипы, и каждый бил ножом по сердцу.

– Мамочка… Очень прошу тебя, не плачь. Я скоро буду. Обещаю…

– Нет! – резко выкрикнула мама. – Не надо спешить. Господи, о чем я думала, просив тебя об этом?.. Ты же собираешься сесть за руль?

– Да, я приеду на машине.

– Солнышко, не надо. Ты же станешь торопиться, а на дороге это опасно. Ничего страшного не случится, если ты поедешь электричкой или автобусом. Так мне будет спокойнее. У меня душа будет не на месте, если ты сядешь за руль.

– Мам…

– Лина, пожалуйста! Ради меня.

– Хорошо, мам. Я поеду на электричке.

Конечно, я не собиралась терять время на дорогу до вокзала, да и плестись в электричке среди незнакомых попутчиков было бы невыносимо. Покидав наспех какие-то вещи в дорожную сумку и переодевшись в джинсы с толстовкой, я налила себе крепкий кофе в кружку-термос и вышла из квартиры.

Мои родители жили в небольшом городке Романовец2 во Владимирской области. Когда мы туда переехали, мне было тринадцать. Моего отца назначили директором местной школы, и он со всей серьезностью подошел к новой должности, ведь всегда мечтал делать добро и приносить пользу, особенно детям. К сожалению, папины радужные мечты стать современным Макаренко3 разбились о суровую реальность. Не только в школе, но и во всем городе его встретили с открытой неприязнью, ведь он занял место ушедшей на пенсию не по своей воле Раисы Антоновны.

Бывшая директриса проработала почти сорок лет и выпустила не одно поколение школьников. Ее любили и уважали за честность, справедливость и огромное доброе сердце. Тем не менее, с годами Раисе Антоновне становилось все сложнее справляться с работой. Здоровье зачастую изменяло, память подводила, и это сказывалось на ее характере. В конце концов ею стали недовольны как ученики, так и департамент образования.

Когда Раисе Антоновне в безапелляционном порядке предложили уйти на пенсию, она восприняла это как личное оскорбление. Сейчас, спустя годы, я могу ее понять, ведь эта женщина всю жизнь отдала школе, а в итоге ей просто-напросто дали пинка под одно место. Однако, тогда я искренне ненавидела старуху.

Раисе Антоновне удалось настроить почти весь город против моего отца, а вместе с ним не принимали и меня с мамой. Про нашу семью распускали самые разные слухи, в магазинах пытались обсчитать, в аптеках не находили нужных лекарств, не пропускали на пешеходном переходе. Удивительно, но даже те, кто в последние годы работы Раисы Антоновны выступал против нее, ополчились на моего папу. Что это было? Стадное чувство – раз так большинство, то и мы поступим так же? Или неприятие нового? В любом случае первое время в Романовце было для нас тяжелым.

Прошло несколько месяцев, прежде чем горожане стали мало-помалу оттаивать к папе. Он преподавал историю, философию и обществознание, и новая должность не мешала ему оставаться прекрасным учителем. Он всегда проводил уроки интересно, придумывая самые разные «фишки», чтобы увлечь учеников, но главное – давал им свободу. Свободу выбора: учить предмет поверхностно ради оценки или углубленно для настоящих знаний; свободу слова: никогда не ругал за личное мнение и поощрял откровенность, даже если ученик в чем-то переходил черту. Папа видел в каждом ученике не ребенка, а личность.