– Какой может быть сейчас сон? Мне же нужно еще позвонить бабушке и твоей тете Миле.

– Ты им не сообщила?

– Нет… я не могла никому звонить, пока не поговорила бы с тобой.

– Понимаю, мам. Ты не беспокойся. Бабушке и тете я тоже позвоню, как только решу с… похоронами.

– Чтобы я без тебя делала! Лина… ты – все, что у меня осталось.

– А ты у меня.

Я не оставила затею поговорить с участковым, но прежде решила заняться организацией похорон. Злость из-за этих нелепых обвинений придала мне сил. Я сумела взять себя в руки и загнала боль так глубоко в сердце, что голова взяла верх над чувствами. У отца не было близких друзей, которые могли бы заняться похоронами и поминками, это тяжкое бремя легло на мои плечи.

В агентстве мне пообещали, что возьмут на себя все, что необходимо, а от меня требуется только оплатить счет. Я с трудом сдержалась, когда мне назвали сумму. Конечно, таких денег у меня не было, но на «черный день» в кошельке всегда хранились две кредитки, и мне пришлось опустошить обе карточки под грабительские проценты.

Похороны папы назначили на субботу – послезавтра. До этого необходимо было оповестить его коллег, бывших и нынешних учеников, их родителей и других знакомых о месте прощания. Наверняка с ним захочет проститься огромное количество людей. Для папы было бы важным, чтобы я никого не забыла. Однако сначала предстояло сообщить страшную новость тете и бабушке. Я решила, что будет лучше рассказать все тете Миле, чтобы та сама поговорила с бабулей и была рядом, если ей вдруг станет нехорошо.

Это был еще один до невозможности тяжелый разговор за день. Сквозь громкие всхлипы тетя осыпала меня вопросами, но я ничего не могла толком объяснить. В какой-то момент мне самой захотелось закричать, что я ничего не знаю, что мне также нестерпимо больно, но я постаралась сохранить спокойствие. Тетя Мила, в отличие от своего брата, никогда не умела ставить себя на место другого человека, ее страдания стояли выше переживаний других. На какой-то миг я даже пожалела, что решила именно ее попросить поговорить с бабушкой, но тетя пообещала справиться с этой трудной задачей.

Мне казалось, что я выжата, как апельсин, пущенный на фреш. У меня не было больше сил. Хотелось уехать куда-нибудь на окраину города, припарковаться там, где меня бы никто не увидел, и просто рыдать, через слезы давая выход невыносимой боли. И все же, если бы я так поступила, то не смогла бы собрать себя обратно, я бы окончательно рассыпалась. Жалость к себе следовало оставить на потом, а сначала нужно прояснить вопросы с участковым.

Наш отдел полиции располагался в центре города. Я с детства помнила это тусклое серое здание с большими зарешеченными окнами. Никогда раньше я не входила внутрь и теперь, глядя на обшарпанную железную дверь, почувствовала какой-то необъяснимый страх, словно меня привели сюда на допрос. Я перевела дыхание, гордо подняла голову и вошла. Первое, что я увидела, была регистрационная стойка, отгороженная от посетителей потертым плексигласом. За ней сидела молодая девушка, показавшаяся мне смутно знакомой, хотя в таком маленьком городке невозможно было не знать друг друга.

– Вам кого? – обратилась она ко мне.

– Добрый день. Мне нужен участковый Волков Сергей, – отчеканила я, давая понять, что пришла с самыми серьезными намерениями.

– Сергей Николаевич занят, вам придется подождать. Представьтесь, пожалуйста, и скажите по какому вопросу.

– Маркова Эвелина Анатольевна.

– Ой… – вдруг заволновалась девушка, – так вы?..

– Дочь Анатолия Леонидовича. И, полагаю, вы знаете, по какому я вопросу.