абсолютно раскованно и даже демонстративно небрежно. На каждом шагу их подначивая, мог дружески бросить:

– Ну и лопух же ты, Петя – свет таких не видал! Ты уж пойми меня правильно: в десятом

классе нельзя жить с одной извилиной в голове, нужно иметь хотя бы две…

Меня такие вещи немного настораживали, но ребята на него не обижались, он был

своим, его боготворили.

Историю Насонов знал блестяще, мыслил нестандартно, на его уроках сидели, разинув рот, не только ученики, но и проверяющие разных рангов.

В Херсоне звание «учитель-методист» он получил первым. Был на научной

конференции в Киеве, выступил в прениях; при десятиминутном регламенте – говорил в

атмосфере напряженнейшего внимания более часа. Столпы исторической науки, украинские академики, сидели в президиуме с ощущением того, что стали свидетелями

события.

К сожалению, по своей косности я не удосужился расспросить его, о чем он там

говорил; а я для него в те времена был в столь низкой «весовой категории» – тогда я

только стал директорствовать на селе – что перед таким объектом не стоило и хвастать.

Жаль. Поделился со мною лишь тем, что после нашумевшего выступления имел с ним

краткую беседу академик Танчер (если я не искажаю эту фамилию по памяти), расспрашивал, откуда он, какой педстаж имеет, есть ли награды. И очень удивился, узнав, что Насонов даже не «отличник» образования.

27

На следующий день в своем выступлении, завершающем конференцию, академик

заявил, что если бы у него в академии были такие «науковці», как безвестный учитель

истории из Херсона, его наука была бы сегодня на совсем другом уровне. И под громовые

аплодисменты вручил Насонову знак «Учитель-методист» и удостоверение к нему. Скажу

честно: и сегодня, через три десятка лет после той памятной конференции, подобная

оперативность в награждении по-прежнему немыслима. Значит, такое было

выступление…

Рассказывать об этом эпизоде своей жизни Насонов не любил, но с удовольствием

вспоминал, как по приезду домой его просили показать значок «методиста» руководители

областных учреждений образования: они его еще не видели.

Коллеги Насонова не очень любили – заметно выделялся на их скромном фоне, начальство обоснованно опасалось – слишком умный…

Теперь, по прошествии многих лет, могу откровенно признаться: людей такого

острого ума и больно жалящего языка, как Александр Абрамович Насонов, забытый

сегодня многими учитель истории, в своей жизни я больше никогда и нигде не видел.

***

Приблизительно, в середине моей трехмесячной педагогической практики с ним

случился инфаркт, и он попал в больницу. Пришлось замещать его в должности классного

руководителя. Ученики навещали Насонова ежедневно, часто приходил и я, рассказывал

школьные новости. Иногда, чтобы больному не было скучно, приводил с собой

однокурсников. Наличие такого друга вызывало у них заметную зависть, это мне

нравилось. О чем мы тогда говорили – не помню, осталось лишь в памяти, что любой наш

тогдашний разговор сводился Насоновым, практически, к одному: как непозволительно

много вокруг нас дураков, да и мир по своей природе – безнадежно глуп, а раз так, грешно

умным людям в своих целях такой тотальной глупостью не воспользоваться…

Сегодня подобные темы меня не трогают, к чужой глупости я давно безразличен -

тут бы со своей суметь разобраться. А тогда такие разговоры поддерживал охотно. Как

же: мир глуп, дураков тьма, кто это понимает и в своем кругу обсуждает – конечно же, исключение… Приятно быть в умной компании!

Со временем между нами установились более близкие отношения. Насонов много

курил, вокруг него постоянно вился легкий дымок, это располагало.