Говоря о культурном расцвете государства Сельджуков Рума в I половине XIII в., нельзя не отметить роль иноземных, в т. ч. немусульманских, влияний, вплоть до использования труда специально приглашенных византийских, грузинских, армянских, еврейских мастеров. В некоторых случаях проводниками инокультурных влияний оказывались жены сельджукских султанов, происходившие из знатных семей соседних государств.[176]
На фоне заимствований следует особо оговорить важность «иранского фактора», имевшего целый ряд проявлений. С одной стороны, Конийский султанат, декларируя свою преемственность по отношению к Великим Сельджукам, заимствовал и созданную ими персо-сельджукскую административную модель, базировавшуюся на «Сиасет-наме» Низама аль-Мулька; реорганизация армии и превращение тюркских орд в дисциплинированные подразделения, обеспечившие внутренний порядок в Анатолии, сопровождались, в частности, введением преимущественного персидской воинской титулатуры.[177] Важным фактором «иранизации сверху» явилась организация медресе, готовивших не только (или даже не столько) исламское духовенство, но резерв образованных чиновничьих кадров, необходимых для функционирования государства, что в свою очередь приводило к «официализации ислама».[178] В делопроизводстве персидский язык превалирует над арабским и греческим, производится адаптация персидских текстов, уже сложившиеся формы персидской литературы применяются для произведений, создаваемых в честь правящей династии.[179]
Нельзя не отметить и такой показательный штрих, как обращение именно к иранскому эпосу (в частности к «Шах-наме») при выборе тронных имен (Кейхосров, Кейкавус, Кейферидун, Сиявуш и т. д.),[180] – «иранизация» Сельджуков Рума шла рука об руку с их мифологической героизацией. На попытки поставить эти имена в эпический контекст указывает и активное строительство городских стен (в первую очередь – Синопа, Коньи и Аланьи) по примеру героев Фирдоуси. Вскоре у тюрков появится и собственный эпос («Данишменд-наме», «Салтук-наме»), оформляющий славный век завоеваний Анатолии.[181]
С другой стороны, «иранизация» шла и снизу, – в XIII в. земли Рума приняли очередную волну тюрко-персидской миграции, только теперь это были не кочевники, устремившиеся на византийские территории в поисках свободных земель, и не гази, охваченные пылом религиозных войн, а ученые, поэты, ремесленники, бежавшие из Ирана от монгольского нашествия.[182] Монгольское завоевание Средней Азии, падение Самарканда, Бухары, Ургенча и других важных городов Мавераннахра и Хорезма, вторжение монголов в Хорасан, разграбление Мерва, Нишапура и Герата (1221) вызвали бегство жителей иранских городов на запад,[183] во «внутренние» районы Халифата; поход Джэбэ и Субэдэя на Хамадан и Казвин, осада Тебриза[184] и монгольское завоевание Закавказья не оставили надежд на безопасность Западного Ирана. Анатолия, еще некоторое время остававшаяся вне монгольской экспансии, способная и готовая принимать мусульманских эмигрантов, в глазах беженцев выглядела как одно из наиболее спокойных мест, едва ли не «землей обетованной». Беженцы, как правило, прекрасно образованные и квалифицированные, не связанные с местными тюркскими родами и благодарные султану за предоставленное пристанище, составили костяк румской бюрократии и пополнили ряды ремесленников, осуществлявших дворцовые заказы.