Вряд ли Микоян испытывал удовлетворение от выполнения такого рода поручения, но партийная дисциплина и чувство самосохранения не позволяла ему, к тому моменту уже находившемуся в негласной опале, возразить всесильному диктатору.

По линии созданной в том же году специализированной организации союзных СССР «народно-демократических» государств – Совете экономической взаимопомощи (СЭВ), Микояну было поручено курирование вопросов о распределении кредитов и финансовой помощи для стран «народной демократии». При этом он, при каждой удобной возможности, руководствовался не политическими соображениями, а конкретной экономической выгодой, которую мог получать СССР. Естественно, это происходило только в тех случаях, когда «просители» в лице лидеров союзных Москве стран, не могли решить тот или иной вопрос через его голову, обратившись лично к Сталину и получив от него поддержку.

Некоторым политикам в этих странах (условным «национал-сталинистам») микояновский подход не нравился, и они зачастую осуществляли «обходные маневры» в стремлении получить от Советского Союза в одностороннем порядке больших объемов помощи. Приведем, для примера, отрывок из воспоминаний албанского лидера Э. Ходжа об одной из бесед с Микояном по экономическим вопросам: «Этот купец держал в руке полукрасный-полусиний толстый карандаш (который можно было видеть во всех канцеляриях в Советском Союзе) и занимался «подсчетами»[74].

По всей видимости, Ходжа искренне считал, что для Микояна «прагматические» интересы СССР явно были выше «политической солидарности». Наверняка, участвуя в переговорах с Микояном, такого мнения могли придерживаться и другие руководители стран «народной демократии»[75].

Необходимо отметить, что Микоян, с 1935 г. являвшийся членом Политбюро ЦК ВКП(б) (с 1952 г. – Президиума ЦК КПСС), принимал самое активное участие в заседаниях этого фактически высшего органа власти в СССР, на которых постоянно обсуждались и выносились решения по важнейшим вопросам советской внутренней и внешней политики.

В последний период жизни Сталина Микоян постепенно вышел из его доверия. Стоит отметить, что одним из обвинений, выдвинутых им во время выступления на последнем в жизни пленуме ЦК (октябрь 1952 г.): Микоян, якобы, вместе с к тому моменту расстрелянным «врагом народа» С. А. Лозовским[76], в 1946 г. пытался «сдать» советские позиции в переговорах с американскими представителями по внешнеэкономическим вопросам[77].

Другое обвинение, прозвучавшее тогда же в его адрес: предпочитал первоочередное развитие советской легкой промышленности в ущерб тяжелой индустрии.

Если бы не скоропостижная кончина «вождя народов», сложно сказать, как бы дальше сложилась не только политическая карьера Микояна, но и судьба членов его семьи.

О последнем обстоятельстве не стоит забывать как об одном из главных мотивов личного характера, которым руководствовался Микоян в своей деятельности, когда не входил в прямое противостояние со Сталиным по тем или иным дискуссионным вопросам. Но сам факт того, что он в эпоху «позднего сталинизма» остался практически единственным, кто мог возразить всесильному диктатору, заслуживает самого большого уважения.

После смерти Сталина политический вес Микояна в советском партийно-государственном руководстве значительно возрос, прежде всего, из-за близости позиций по главным проблемам внутренней и внешней политики с новым лидером – Н. С. Хрущевым. Тот достаточно быстро отстранил от реальных рычагов власти нового главу правительства и формального преемника Сталина Г. М. Маленкова, также претендовавшего на роль реформатора