В это лето он, как обычно, разгуливал в одиночестве, что-то нашептывал в густую бороду, укрепляя репутацию сумасшедшего. Первый день провёл на пирсе, на второй взял гитару и, расположившись в тени черешни, принялся наигрывать печальную мелодию. Увидев Марину, прошептал, словно ни к кому не обращаясь, будто пропел начало песни.

– Анасейма.

Она вздрогнула. Так её называл только Илья и то всего один вечер, накануне отъезда в Москву.

Встретившись глазами с Дуги, Марина указала на себя пальцем, словно вопрошая: «Это ты мне?»

Мужчина кивнул и указал движением головы на примятую траву рядом с собой.

Марина приблизилась к нему и опустилась на колени напротив.

– Какая у тебя гитара…

– Красивая?

– Старая.

Дуги ласково погладил инструмент.

– Она и есть старая. Хочешь, научу играть?

Марина тронула струну и сморщилась, когда та отозвалась тонким звоном.

– Папа сказал, что я нетерпеливая, и у меня слишком маленькие пальцы.

– Это с возрастом проходит. Научить?

Марина недоверчиво сощурилась.

– А давай.

Всю неделю, что Дуги прожил в «скворечнике», они виделись каждый день. Правда, одолеть гитару Марина так и не смогла, но охотно слушала, как на ней играет сам нелюдимый постоялец. Голос у него оказался необычный, хриплый, с раскатистым рыком, напоминающим рёв моря во время шторма. Песни он пел странные: об утопленниках, хищных русалках, затонувших галеонах, наполненных пиратским золотом, морских духах, заманивающих людей в пучину. Татьяна тоже любила сказочные сюжеты в песнях, но никогда они не были такими мрачными, как у Дуги.

Марина больше не вздрагивала, когда он называл её Анасеймой, теперь он обращался к ней только так и каждый раз хитро прищуривался. Как-то сразу она перешла с ним в беседе на «ты», и это не смущало Дуги, а Марина по-другому и не могла. Он был словно вне возраста и общественных норм.

Если Марина видела его на пирсе, то всегда подходила, садилась рядом и смотрела на море, не нарушая задумчивость беседой. Дуги сидел неподвижно, прикрыв веки и слегка улыбаясь. Если вскрикивала чайка, немного поворачивал голову, едва заметно реагировал и на гудок катера или возглас спасателя с вышки. По его поведению Марина научилась вычислять приближение дельфинов. Дуги оставался неподвижным, но в углах губ появлялась рассеянная улыбка, потом он приоткрывал необычные лазурные глаза и всматривался вдаль. Марина обожала дельфинов, а вот отдыхающие иногда принимали их за акул, истошно вопили и улепётывали на берег.

Иногда Марина первая орала: «Акулы!» – и любовалась поднимающейся паникой, громко хохоча.

Дуги редко вступал в беседу, а если и заговаривал, то обычно произносил что-то понятное только ему самому. Зато с морем он общался, как с живым существом. Понаблюдав за одной из таких бесед, Марина окончательно прониклась к Дуги симпатией. С морем она тоже общалась, ласково и откровенно, доверяя свои мысли и тайны.

После перелома рука успела восстановиться, и Марина снова плавала, беспечно отдаляясь от берега. Сделав большой крюк, она выбралась на песок, мышцы ныли от усталости, глаза покраснели.

Татьяна дождалась её и насмешливо поинтересовалась:

– Может, позовёшь Дуги на ужин?

Марина стянула тяжёлые волосы жгутом и выжала воду.

– Он всё равно не пойдёт. Но оставь ему пару пирожков под салфеткой.

Татьяна взяла пустую корзину и подозвала Инну.

– Завтра уезжают дети из «Восхода», нужно успеть продырявить куриных богов.

«Восходом» называлась небольшая база отдыха, ещё советской постройки. Большинство домиков развалились под гнётом прожитых лет, но парочка ещё кое-как стояла. В них-то и заселялись устойчивые к отсутствию комфорта и непривередливые спортсмены. Чаще всего на базе жили приезжие легкоатлеты или волейболисты. Занятия на песке входили в их план тренировок.